На следующий же день я задорно взялся за работу. Топить предстояло углем. Командир объяснил:
— Для того чтоб уголь растопить, сначала надо разжечь дрова в печи. Вот тебе дрова.
Действительно, привезли машину дров. Я жил на Урале и топил печь у бабушки, но таких дров я не видел. Это были огромные выкорчеванные где-то в горах пни. Целый грузовик.
— Для начала наколи дров и сложи поленницу за печкой, — вывел меня из оцепенения майор.
И я начал колоть. Десять дней, всё светлое время суток, пока было видно, без остановки. Я рвал эти пни на дрова. Одной кувалдой и двумя клиньями. Колун в части числился, но его не было. Это кстати, обычная история для армии, когда вещь вроде бы есть, а её нет. Приезжает, скажем, комиссия из штаба округа.
— Покажите-ка нам, к примеру, колун.
Старшина с бумажками:
— А вот, пожалуйста. Вот он у нас вот здесь записан.
— Так. Ага, колун. Ну, а принести показать можете?
— А как же, конечно. Вот видите? Он у нас вот здесь записан. Вот инвентарный номер.
— Понятно. В общем, чтоб в следующий раз колун был. Вам всё ясно, товарищ прапорщик?
— Так точно, товарищ подполковник. Разрешите идти?
— Идите.
Короче, дров я нарвал, нагрыз, наковырял. Но пни были свежие, сырые и разгораться отказывались. А тем временем по ночам стало холодно, даже в форме под одеялом. И дружелюбная атмосфера надо мной стала сгущаться. Тогда командир разрешил выдавать мне по литру дизтоплива на растопку. Это спасло меня.
Первую неделю я топил так. Выкладывал немного дров на дно печи. Буквально несколько штук. Я тут же сэкстраполировал, что дров должно хватить лет на четырнадцать. Вот. Потом на эти дрова потихоньку выливал солярку, и они начинали устойчиво гореть. В этот момент я рассыпал тонким слоем уголь и подпитывал его остатками солярки. Уголь занимался по-настоящему, я досыпал в огонь ведро угля, и после этого он хорошо горел всю ночь. Это был успех. В казарме жара! Авторитет мой резко вырос. Я тратил на всё про всё не больше часа и шёл спать. Наступила полная лафа!
Как известно, счастье не может быть вечным. Примерно через месяц без всякой экстраполяции стало ясно, что угля осталось на неделю. Она прошла моментально. Новую партию никак не завозили, в казарме стало холодать. Дрова горели плохо, чтобы поддерживать температуру выше нуля приходилось не спать всю ночь. Надо мной вновь сгустились тучи. Необходимо было искать новые современные виды топлива.
И вот теперь настало время рассказать про ипподром. Наша «точка» была расположена в стратегически важном месте. С одной стороны шла армянская улица, с другой располагался пансионат с морем. А с двух оставшихся сторон через тонкий перелесок территория части граничила с настоящим ипподромом. Лошади были, скачек не было. А вдоль нашей общей границы была огромная свалка больших резиновых плит — видимо, старое покрытие какого-то бегового стадиона — и гигантских бэушных камер от грузовых автомобилей. Озарение пришло моментально: резина — вот что очень хорошо горит!
Я договорился с ребятами своего призыва, и за ночь мы натаскали с ипподрома плит и камер. Этого топлива по моим оценкам должно было хватить на две зимы. Экстраполяция —великая сила. Я был спасён!
И вот моя первая ночь на резине. Я бросаю автокамеру на разгоревшиеся дрова. Она вспыхивает неимоверно ярким пламенем. Меня охватывает восторг!.. Десять секунд — и она вся прогорает. Надо бросать следующую. Где-то на двадцатой минуте, я понимаю всю чудовищность своей ошибки! Мало того, что резина моментально сгорает, у неё ещё и нулевая теплоотдача! Но уже поздно. По крайней мере сегодня надо топить. Плиты и некоторые камеры не лезут в печь. Их надо резать, рвать, грызть… Я ни на секунду не отхожу от печи всю ночь. Сжигаю весь двухгодичный запас резины. В спальном помещении дикий холод. Это катастрофа! В каком-то обессиленном исступлении я падаю в свою кровать и проваливаюсь в небытие…
— Вайштей, Вайштей, Вайштей! Вставай, ара. Командир тебя на развод зовет, давай, весь строй ждет.
— А что такое? Я же кочегар, я не хожу на разводы, мне дрова надо колоть.
— Не знаю, наверно, награждать будет. Одевайся, ара. Давай быстрей.
Дневальный, старшего призыва, ослушаться не могу. К тому же награждать будут. Одеваюсь, выхожу на улицу. Солнце. Я щурюсь. Я не вставал так рано уже давно. Неужели я спросонья так смешно выгляжу? Строй просто ломает, все откровенно ржут. Даже некоторые офицеры смеются. Рядом с командиром стоит какой-то гражданский. Ему тоже почему-то смешно. А вот командиру нет.
— Рядовой! Ты зачем топил резиной?
— Какой резиной, товарищ майор. Я дровами и углем топлю.
— Прекрати базарить мне! Ты знаешь, что за воровство резиноизделий с ипподрома тебя ждёт дисбат?!
— Я ничего не воровал с ипподрома, товарищ майор. Я в лесу нашёл одну старую камеру и для пробы сжёг её в печке, а с ипподрома ничего не брал. Да я даже и не знаю, что там что-то есть.
Как известно, в армии надо все отрицать, даже самое очевидное. Поэтому я стою на своем до конца. «На ипподроме не был, резину не брал, не жёг, живу исключительно по уставу и т.д.». Бесполезно. Хохот становится уже просто гомерическим. Свирепеет только командир. Гражданский машет рукой:
— Да ладно, чё с него возьмешь! — и уходит в сторону КПП.
Я начинаю потихоньку просыпаться. Что это? Весь плац, вся территория части, вся крыша казармы, крыши всех построек, деревья, пальмы, газоны, кусты, — всё в мельчайших черных шариках. Ветер подымает эту черную взвесь над головами и гоняет по воздуху. Боже! Да это же зола от резины. Вот откуда это ужасный раздирающий носоглотку запах палёного. Отпираться бесполезно.
— Ладно, рядовой! Иди приводи себя в порядок, потом ко мне!
Вид в зеркале был удручающ. Я как будто загримировался под негра. Причём вместе с формой и постельным бельем. Под ржач всей части отмывался несколько дней. К счастью, вскоре завезли уголь, и в казарме снова воцарилась жара. А в январе я ушел из кочегаров. Мне наскучила сытая однообразная жизнь, к тому же на это место захотел «дедушка».
Конечно же, на ипподроме сразу заметили пропажу такого огромного количества старых резиновых плит и автокамер и сразу же догадались, кто спёр. Но они не могли понять, зачем солдатам столько резины. А в ближайшую же ночь вся Гудаута с ужасом наблюдала невиданные клубы зловещей черной гари над некогда скромной воинской частью. Естественно, что на утро директор ипподрома отправился к нашему командиру, чтобы остановить сумасшедшего пиромана в погонах. А часть уже и без того стояла на ушах. Что за атака маленькими черными шариками? Что за секретное оружие? Загадили всю часть! И почему так воняет резиной? А тут я выхожу на развод во всем белом, точнее, чёрном. И несмотря на то, что все отрицаю, всем всё становится ясно и даже забавно.
На ипподроме с тех пор я был желанным гостем. Мне там частенько наливали вина. Ну а майор Коломоец — хороший мужик, он пожалел тогда рядового Вайнштейна. Говорят, жена у него была еврейка.

Илья Ванштейн