Человек  в элегантном сером пальто шёл по Миллионной, от Марсова поля, в сторону Дворцовой площади. Очки в черной классической оправе, благородная седина на висках и статная походка создавали образ учёного-интеллигента, направляющегося на научную конференцию, А может быть, музыканта, идущего на выступление - в руке у него был небольшой прямоугольный предмет в бархатном чехле. Мужчина шёл размеренно, явно наслаждаясь сырой сентябрьской погодой, и разглядывал дома, которые, традиционно с ней гармонировали. У Зимней канавки он свернул налево, потом прошёл немного вдоль Мойки. Далее, миновав Певческий мост, мужчина шагнул в ворота Капеллы. Видимо, действительно, музыкант.
        Проходной двор наконец-то отремонтировали. Это радовало сердце старика. Совсем скоро он оказался на Желябова. Без пяти шесть мужчина подошёл к обшарпанной лестнице. Она вела в кафе, находящееся в цокольном этаже одного из домов. В этот момент у него зазвонил телефон. Он достал трубку, нажал кнопку ответа и сказал:
        - Саша. Ты ведь знаешь. Я умер. Отбой. – после чего сбросил вызов.
        Телефон отправился в карман пальто, а мужчина осторожно, чтобы не оступиться, спустился в кафе.
        - Сергеич! Ёпта! Какие люди! – народ, стоявший у столиков оживился – Лёша, ну, хули ты развалился на полстола, двинься!
        - Давай к нам, Сергеич, сегодня Шишкевич проставляется. Тока начали! Будто тебя, бля, ждали!
        На протяжении многих лет, раз в месяц, Пётр Сергеевич вливался в пьющее сообщество. Зимой здесь, в рюмочной, летом – в ближайшем парке. Затаив дыхание, чтобы не ощущать местного запаха, он прошёл в глубь зала и примостился у одного из столиков, положив рядом предмет в чехле. 
        Все эти люди с пропитыми лицами, одетые в линялые плащи, фуфайки и какие-то рубища, которые сложно идентифицировать, считали Петра Сергеевича своим. Хотя ничего о нём, в принципе, известно не было. О каждом человеке информация здесь черпалась исключительно из его же собственных рассказов. Данные о «Сергеече» были таковы. Бывший отставной не то полковник, не то даже генерал, сейчас работает швейцаром, не то в гостинице, не то в ресторане. То есть, человек солидный, и одевался он, не в пример всем остальным, очень аккуратно. Знает, что в мире происходит, чем, так сказать, страна дышит. Да и не удивительно, при такой-то должности. Всегда выслушает, даст совет. Очень любит читать. Другие подробности мало кого интересовали.
        - Радость у меня, Сергеич, пиздец просто - к нему обратился человек, которого именовали Шишкевичем - Санька мой в институт-то поступил, ага. Помнишь, давеча рассказывал, как он, мудак, баллов там ихних не добрал? Позвонили неделю назад, ага. Говорят, что-то там не так посчитали, документы там какие-то недосмотрели. Вот не гондоны, а? Взяли, ага. Сегодня его отправил, балбеса. – и зачем то добавил - Я ж герой войны! Ну, давай!
        Пить было принято маленькими глотками. Как, собственно, и есть. Закуска представляла из себя бутерброды с сыром или колбасой, разделённые на шесть кусочков. Чтоб на больше хватило. Пили, естественно, принесённое с собой, но благодаря закупке бутербродов и нескольких первых стаканов «для виду», продавщица Мария Аркадиевна лояльно относилась к постоянным посетителям. Тем более, что приличная публика в этот хлев, который не видел ремонта, видимо, со дня строительства, ходила мало.
        Разговор и водка текли неспешно. В общем гуле Пётр Сергеевич различал только речи ближайших собутыльников.
        - А меня опять на работе на хуй послали – делился очередной докладчик, здоровенный детина носивший, справедливое, судя по лицу, прозвище «Кирпич»  - Главное, что я то не в чём не виноват! Мне бригадир на разгрузке приказал два ящика спиздить. Ну, чё я, против бугра попрусь?
        - Да и ебись она, твоя работа. Что ты там дохуя  получал? – подхватывал нить беседы щуплый дядечка с серым лицом по имени Фёдор - Я вон бабку никак в больницу пристроить не могу. К этим коновалам в белых халатах, прости Господи, хуй находишься… То одной бумажки нет, блять, то другой… Точно денег, суки, хотят…
        - А! – восклицал третий, бодрый старичок в мятом костюме-тройке  – голубчики вы мои! У нас же дом-то аварийный был. Ну, штукатурка на голову мне упала, помните, я вам докладывал? – окружающие в ответ покивали – Приехали же! Всё чин по чину. Оградили парадные, расставили фишечки полосатые по паребрику. С'est chic! Пётр Сергеич, а что мы с вами сидим, как недобитая интеллигенция? Как там у Блока? «Хочу смотреть в глаза людские, и пить вино, и женщин целовать»… Кхе-кхе…  - старичок наклонился к Петру Сергеевичу и вкрадчиво продолжил - С прекрасным полом у нас тут напряжёнка, а вот по стаканчику предлагаю пропустить!
        Процесс сопровождался броуновским движением. Пётр Сергеевич перемещался от стола к столу, от человека к человеку. Не забывая при этом, забирать предмет в чехле.
        - Да что у тебя там, бриллианты чтоли? – спросил очередной собеседник.
        - Книга – коротко ответил Пётр Сергеевич – Вот.
        С этими словами, он  расслабил ремешок, стягивающий чехол и показал содержимое.
        - Достоевский, «Бедные Люди», – почти хором и как-то отчасти разочарованно прочли все, сидевшие рядом – Ну, Сееергеич, ну, читааатель! Давайте за умных людей! – с этими словами питие продолжилось.
        Все знали привычку Петра Сергеича, в моменты, когда разговоры утихали, или вся дружная компания отправлялась курить, отходить в сторонку, доставать книгу, и, неслышно шевеля губами что-то читать. Курить в кафе было нельзя, вредной привычки этой Пётр Сергеевич не имел. А потому, к его странности относились со снисхождением и даже уважением.
        - Паайдём, чииитатиль хуефф, врежим есщоо паадной – в очередной раз звали его покурившие, и уже изрядно захмелевшие друзья.
        - Даа, гааавно ваапроос – отвечал не менее захмелевший «читатель», захлопнув книжку.
        В отличие от других, Пётр Сергеевич знал каждого из этих людей по именам, и даже был в курсе, кто где живёт. Нередко, ему приходилось буквально доносить до дома очередного собеседника, а, при наличии времени, и продолжать банкет у гостеприимного хозяина. Вот и нынешний вечер двигался к концу.
        - Воот тыы скажжы, Сиргеейч, чёёё мы тах ххууйёва жууувём, аа? – вопрошал кто-то.
        - Дааа, а чёё ххууйёва тоо? Заааеебися фсьо – отвечал Пётр Сергеевич.
        Ближе к закрытию заведения, скорость передачи информации внутри коллектива единомышленников заметно снизилась. Кое-кто даже прикорнул. Теперь все говорили одновременно и участвовали в общей дискуссии. Основными тезисами окончания вечера стали сакраментальные «Кто виноват?» и «Что делать?». Народ, традиционно, склонялся уже к единому мнению, что вся власть в России воры и пидарасы, а жизнь, в ней же, дерьмо и хуй знает что. В этот момент Пётр Сергеевич решил подвезти собственное резюме.
        - АА яяя ф курсии, шооо всёё буит проостаа заааеебися! Всё зааебца буит.
        Народ замолчал и примерно десять - двенадцать (кто ж их считал?) пар полуприкрытых глаз уставились на отщепенца.
        - Чёё, х ебееняям, заааеебися, а? – спросил кто-то из толпы.
        - Даа. Тыы шо, Сиргеейч, наа Лууне, чтоо ли жживёш? – вторили ему.
        - А чего будет-то, Сергеич? – внезапно встряла в мужской разговор, пользуясь своим положением, Мария Аркадиевна – Расскажи, уж, будь добр…
        - А тоо и буит – едва шевеля языком, сказал Петр Сергеевич, – Дорралы буудут по триинацать руублеей, а ценыннанефть сскора наерх пайидут.
        - Да ни пизди, ик! – сказал проснувшийся от внезапно наступившей тишины Прокоп, спившийся старший экономист, ранее преподававший в ЛГУ – Этого тебе хто, ик, Кудрин сказал? Видел, ик, приезжал этот баран, троешник, сука, на прошлой неделе в Питер. Ты что, с ним водку пьешь, ик? Блять, икота, икота, перейди на Федота…
        - Нее, братува,  Книиишки он уумнные ччитаит, былиать… - промычал Кирпич, стиснув кулаки. 
        - Нуу даа… хууле… гусь свине не таарищ…  - подхватил Шишкевич - Устроооиился там уу сибяя, на тёплам ммистечке… Пагади, сссука, до всееех, до ваас дообереёмся, приихвасни Чубайскинские…
        Петру Сергеевичу самому не раз приходилось улаживать всевозможные внутригрупповые конфликты, а то и начинать их, лихо управляя пьяным общественным сознанием. Но сейчас, не смотря на некоторую заторможенность мысли, он быстро понял: сказал что-то не то. И надо уходить.
        - Пайдукаа йаа падыышуу… - с этими словами он развернулся, довольно ловко для пьяного подхватил книжку, и, не прощаясь, вышел из рюмочной.
        Шатаясь, Пётр Сергеевич дошёл до подворотни и двинулся обратно уже знакомым маршрутом. Вслед за ним, под светящуюся вывеску «Капелла», свернули двое мужчин в чёрных кожаных куртках. 
        Пройдя половину пути, оказавшись у Зимней канавки, Пётр Сергеич остановился, расстегнул ширинку и тут заметил невдалеке от себя провожатых.
        - Идите на хуй, дайте поссать! – крикнул он абсолютно трезвым голосом. Мужчины не шевельнулись. Пётр Сергеевич же, повысив уровень воды в канавке, пошёл дальше, при этом, абсолютно не шатаясь. У перекрёстка с Мошковым переулком он сел на заднее сиденье припаркованного Мерседеса. Мужчины, сопровождавшие его, нырнули в джип, стоявший рядом. В машине Пётр Сергеевич отдышался, извлёк из чехла книжку и достал из нагрудного кармана пальто портативные наушники. Штекер от них он воткнул в корешок книги, а один из маленьких динамиков вложил в ухо. Взяв мобильный телефон, он набрал номер, подождал несколько секунд и сказал:
        - Саша? Это я, твой воскресший босс. Всем сообщил, что совещание у меня переносится на пять? Почему её не будет? Да и хрен с ней, с этой куклой деревянной. Без неё всё решим. Записывай, пока не забыл – он нажал на незаметную кнопку, опять же, на корешке книги, и начал диктовать - Кузьмин Фёдор Федотович, проживает Малая Конюшенная, 7, квартира 12, устроить жену в больницу. Соколов Павел Юрьевич, проживает Марсово поле, 7, квартира 45, восстановить на прошлом месте работы. Пушкин Сергей Львович, проживает набережная Мойки, 12, квартира 1, выяснить обстоятельства гибели сына. Андреев Виктор Андреевич, проживает Набережная Мойки, 51, устроить детей в детский сад. Записал? Всё, отбой.
        Пётр Сергеевич опустил трубку, спрятал устройство в подлокотник, затем посмотрел в окно, вспомнил своё позорное недавнее бегство и снова позвонил.
        - Саша? Знаешь что? Порви-ка ты этот список нахуй. Да. Просто порви и выкинь. Нет, всё. Отбой.
        Выключая телефон, и убирая его в карман, Пётр Сергеевич тихо пробормотал:
        - Заботишься, заботишься об этих уёбках, а они всё ноют, ноют. Гондоны, блять, недоделанные. Всё им мало, пидарасам. Вот и пусть дальше хуй сосут… Серёжа, – произнёс он громче, обращаясь к водителю – поехали-ка домой.
        Серый Мерседес, шурша шинами, скрылся в направлении Дворцовой набережной.
        Утром Пётр Сергеевич, по приезду на работу, вызовет своего первого заместителя Сашу и спросит, порвал ли он вчерашний список. На это Саша ответит, что виноват, и нет, не порвал. Пётр Сергеевич,  попросит у Саши прощения за лишнее беспокойство и прикажет дать ход указанным делам. Саша спросит, не будет ли каких-нибудь ещё распоряжений, на что Пётр Сергеевич ответит, что нет, не будет. Саша выйдет из кабинета и, с мыслью «Как же меня всё это заебало», отправится делать добрые дела.