Поживем немножко еще, а потом найдем тебе женщину, - сказала она.
    О, - сказал я.
    Какую-нибудь плодородную женщину, - сказала она.
    О да, - говорю я.
    Аппетитную такую, задастую... - мечтательно говорю я. 
    Шпагоглотательницу, - говорю я.
    Вот урод, - сказала она беззлобно.
    Попротестовал хотя бы ради приличия, что ли, - сокрушается она.
    О нет, - вяло говорю я.
    О нет, не нужно мне аппетитной шпагоглотательницы, - протестую я ради приличия.
    Неубедительно, - говорит она.
    Ага, - соглашаюсь я, и умолкаю.
Если долго лежать в ванне с теплой водой, размякаешь. Буквально засыпаешь, прямо в воде. В очень горячей — наоборот, становишься бодрее. Я с детства заметил, что, если принять очень горячую ванную, то трудно потом заснуть. Поэтому лучший способ не размякнуть в теплой воде это просто добавить горяченькой.
    Добавь горячей, - попросил я.
    Сейчас, - говорит она, и включает кран.
    Так вот, - возвращается она к интересующей ее теме, - найдем тебе женщину, сделаешь ей ребенка... 
    Ну да блядь, - говорю я, - как ты себе это представляешь?
    Просто, - говорит она с вызовом, подняв нос повыше.
    Не поднимай свой нос, он у тебя и так слишком большой, - говорю я.
    Ты говорил, что тебе такие нравятся, урод! - сказала она и плеснула в меня водой.
    Чего не скажешь, чтобы затащить даму в постель, - говорю я.
    Лживый тип, - сказала она. - Нос ему не нравится...
    Мне на самом деле такие нравятся, - сказал я.
    Поэтому мы здесь, - говорю я. - Я, ты, и твой нос. И еще кое что.
    Еще горячей? - спросила она.
    Достаточно, спасибо, - сказал я. 
Она привстает, чтобы взять с полки то ли мыло с чешуйками кожуры мадагаскарского манго, то ли шампунь с кусочкамми рогов тасманского дьявола Папуа Новой Гвинеи, в общем, какой-то их специфической женской херни. Я гляжу на нее. Нам обоим по тридцать. Я помню ее восемнадцатилетней.
    Помню тебя восемнадцатилетней, - говорю я.
    Семнадцатилетней, - говорит она. - Ты трахался с несовершеннолетней.
    В таком случае, - говорю я, - ты трахалась с несовершеннолетним.
    Один один, - говорит она. - Ну и?
    Задница та же, - сравниваю я, - ляжки те же, вес тот же, взгляд тот же, а грудь так даже еще больше стала.
    О-ла-ла, - говорит она подержавшись за грудь.
    О-ла-ла, - говорю я, лежа в воде.
    Ну и? - спрашивает она.
    Ладно, - говорю я, - я продлеваю контракт еще на двенадцать лет.
    Ах ты засранец, - говорит она ласково.
    Прошу тебя, - говорю я.
Потому что, когда она плещет водой, мне трудно дышать, потому что сесть в ванной у меня сил нет, совсем разморило. Лежу себе и лежу. Гляжу то в потолок, то на нее. Разговариваю. Она и в самом деле не изменилась. Ну, разве что грудь в самом деле стала больше. Я не ошибся, выбрав миниатюрную женщину. Как говорится, маленькая собачка до старости щенок. Особенно, если она еще занималась художественной блядь гимнастикой. Я сорвал куш. О-ла-ла.
    Ладно, - говорит она, - а вот у меня по контракту вопросы.
    Брось, - лениво говорю я, - не собираешься же ты свалить от меня, мы же просто одна половинка, или как там?
    У нас уже блядь психическая зависимость друг от друга, - говорю я.
    Мы понимаем друг друга с полуслова, у нас оргазм, едва мы начинаем трахаться, ты становишься к плите за две минуты до того, как я проголодаюсь, я чешу тебе спину до того, как она зачешется... - монотонно перечисляю я. 
    Чудненько, - говорит она.
    Но ты прекрасно знаешь, в чем проблема, - говорит она.
Я знаю, в чем проблема. Но она все-таки говорит:
    Я не могу зачать.
    Мы живем столько лет вместе, а у нас нет детей, - говорит она.
Я вздыхаю. Для меня это совсем не проблема.
    Для меня это совсем не проблема, - вздыхаю я, - ну, усыновим какого-нибудь засранца.
    Это ты Сейчас так говоришь, - говорит она.
    А со временм начнешь бегать по бабам, - говорит она, и берет шампунть, значит, все-таки рога тасманийского дьявола.
    Я и сейчас по ним бегаю, - говорю я.
    Да, но ты будешь бегать по бабам, одна из которых родит тебе ребенка, - говорит она. 
    Как ты меня достала, - говорю я.
    Что и следовало доказать! - торжествующе говорит она.
    Софистка блядская, - говорю я. - Адвокат дьявола.
    Что-то еще? - спрашивает она.
    Добавь горячей, - говорю я.
Она подливает горячей, и садится в ванную. Я любуюсь. Если женщина взрослеет правильно, грудь у нее тяжелеет и вырисовывается отчетливее.
    Подумаешь, - говорит она.
    О чем ты? - спрашиваю я.
    Да все о том же, - говорит она.
    Найдем тебе женщину, будешь с ней жить, детей тебе родит, а я буду твоей любовницей, - говорит она.
    Не неси хуйню, - говорю я.
    М-м-м, откажешься? - спрашивает она. - От женщинки?
    От женщинок я никогда не отказываюсь, - говорю я.
    Только мы-то с тобой здесь при чем? - спрашиваю я.
    Почему бы мне не завести любовницу, а жить с тобой? - спрашиваю я.
    Только блядь попробуй, - говорит она.
    О, и не раз, - говорю я.
    Да, но сообщать мне об этом вовсе не обязательно, - говорит она.
    Да я пошутил, - говорю я.
Расческа с плеском падает у моего лица. Рассческа непростая. Дерево. Кажется, новозеландский кедр или еще какая-то диковинная хуйня.
    Из чего сделана эта сраная расческа? - спрашиваю я.
    Почему ты УЖАСНО ругаешься? - спрашивает она.
    Ты же знаешь, что у меня это неконтролируемое, - говорю я, - ну, типа болезни.
    У тебя все неконтролируемое, - говорит она, - над чем тебе лень работать.
    Выпивка, ругань, грубость, невнимательность, - говорит она.
    Неужели ты за пятнадцать лет не могла привыкнуть? - спрашиваю я.
    За двенадцать, - говорит она.
    Я всегда чуть преувеличиваю, - говорю я, - ты же знаешь, что это профессиональное, милая.
    Ты же только разок помогал брату-наперсточнику, - недоуменно говорит она, - да и то в детстве, ты же сам говор...
    Я о журналистике, - говорю я.
    А-а-а, - смеется она, и я радуюсь, что чуть развеселил ее.
    Бэ, - говорю я, - добавь горячей.
                                                    ххх 
    Послушай, - говорит она, - давай най...
    Найдем женщину, - передразниваю я ее, - и заткнемся уже, наконец.
    Мы уже пять лет не можем зачать, - говорит она.
    Как бы мне объяснить ей, что я не собираюсь ее бросать? - спрашиваю я кафель в ванной.
    Как бы мне объяснить тебе, что я не собираюсь тебя бросать? - спрашиваю я ее.
    Терпение и труд все перетрут, - говорю я.
    Откуда тебе знать, может ты прямо сегодня зачнешь? - спрашиваю я.
    А что, мы сегодня...
    А что блядь, сегодня какой-то исключительный день? - спрашиваю я.
    Полежим в ванной и будем трахаться, - говорю я..
    Сегодня лучше не надо, устала я, - говорит она, - давай завтра.
    Ладно, но тогда завтра два раза, - беспокоюсь я.
    Кролик блядь, - говорит она.
    Ты знала, на что шла, когда подцепила несовершеннолетнего, - говорю я.
    Ладно, завтра два раза, - говорит она.
Моет волосы. Говорит из под них, мокрых:
    Й-а-а-за-у-ш-мы-ра-ве-о-м-са...
    Что блядь? - спрашиваю я.
    Я знаю, что мы разведемся, - говорит она, выжав волосы.
    Это еще почему блядь? - спрашиваю я.
    У нас есть проблема, - говорит она. 
    Проблема в том, что я слишком часто тебя трахаю, мою посуду и вожу на прогулки, - говорю я. - Ты бесишься с жиру и хочешь мелодрам.
    Лет десять назад было и почаще... - говорит она. 
    Блядь, - говорю я. - Добавь горячей.
Она добавляет, спустив сначала остывшую. Мы ждем, пока вода наберется еще, и я блаженствую. Из-за шума воды разговаривать ведь нельзя. Потом кран стихает.
    Даже если детей не будет, - говорю я, - возьмем из детдома, какая разница.
    Нет, брось, я знаю, что мы разведемся, - говорит она.
    Да нет же, - говорю я, - нет блядь!
    Почему? - говорит она.
    Любовь, - нехотя говорю я.
    Что ты мне голову морочишь? - говорит она.
    Да мы уже лет сто вместе, я бы тебя сто раз бросил, если бы хотел, - говорю я.
    Так брось! - говорит она.
    Не нарывайся, чтоб тебя! - говорю я.
    Ничего, я пойму, - говорит она.
    Блядь, да у тебя мания уже просто, настоящая блядь мания какая-то! - говорю я.
    Я тут, я С ТОБОЙ, - говорю я. 
Она успокаивается, но это ненадолго. Последнее время она думает об этом все чаще и чаще. Она садится на свою половинку ванной — мы делим ее, как и кровать. И, как и в кровати, она жульничает. Блядь. Кто объяснит мне, каким образом пятидесятикилограммовая  пигалица в состоянии за полночи вытолкнуть с огромного дивана  тушу в девяносто килограмм?
    Эй, эй, - говорю я, - подбери ноги. У тебя две трети ванной, у меня одна.
    Это блядь просто нечестно, - говорю я. - Непропорционально.
    Мы же договаривались! - напоминаю я ей.
Мы и правда договаривались. Ну,перед тем, как пожениться. Так что ей приходиться подобрать ноги. Но я знаю, что это ненадолго.
    Ладно, все будет хорошо, - говорит она.
    Еще бы, - говорю я.
    Вот будешь держать ноги на своей половинке ванной, и все будет отлично, - говорю я.
    Да я о разводе, - говорит она.
Я задумчиво выпускаю пузырьки в воду. Все-таки два часа в теплой ванной расслабляют неимоверно. Иначе я бы ее двинул, хотя никогда этим не балуюсь. Не то, чтобы мне было ее жалко. Разница в весе большая, боюсь за решетку угодить.
    Еще раз вякнешь, - говорю я, - двину, и попаду за решетку.
    Ты этого хочешь? - спрашиваю я.
    Нет, я другого хочу, я хочу, чтобы у тебя были дети, - говорит она.
    И я хотела, чтобы они были и у меня, - говорит она.
    Очень хотела, - говорит она. 
Лицо у нее мокрое, но я не вижу, чтобы она плакала.
    Послушай, - говорю я. - Я не собираюсь жить с кем-либо кроме тебя.
    Но это не значит, что ты можешь долбить меня, как дятел, - говорю я.
    Тук-тук-тук-тук, - стучу я костяшками по краю ванной. 
    Не будет своих детей, возьмем приемных, - говорю я.
    Вопрос закрыт, - закрываю я вопрос.
    Это ты Сейчас так говоришь, - говорит она.
    Какого. Черта. Ты. Нудишь? - спрашиваю я.
    Я переживаю, - просто говорит она.
И я вижу, что она и правда переживает. Я прошу.
    Добавь горячей.
Она спускает остывшую, а набирает горячей. Потом мылится, споласкивается и выходит. Я задумчиво гляжу на пузырьки пены, плящушие по поверхности взбаломошенной - при ее выходе — воды. Слышу, как она плачет в комнате. Ну, это не из-за того, что я пришел пьяный или нагрубил, так что смысла идти утешать нет. От экзистенциальной тоски и неудовлетворенных инстинктов я не панацея. Развод, Господи. Да я выпью ту воду, в которой она купалась.
Вода, кстати, постепенно остывает. Я, незаметно для себя, засыпаю.
    ...того февраля состоится розыгрыш! - неожиданно громко и весело говорит радио.
Я просыпаюсь в холодной воде. Выхожу, и иду голый на кухню. Уже ночь. С дивана слышно сопение. Спит. Отлично. Значит, я могу пройтись по дому, оставляя мокрые следы. Открываю холодильник и достаю бутылку пива. Гляжу в окно. Парка напротив нас не видно, он сейчас темное пятно. В окно светят фонари у дороги, а шторы не задернуты, поэтому в доме светло.  Я подхожу к дивану и гляжу на нее. Даже лицо такое же, как в восемнадцать. Правда, на виске есть намек на маленькую складку, который со временем явно превратится в морщину. Я пожимаю плечами. Какая разница.