Хотел подписаться как-нибудь витиевато, но вместо "подписью" написал "ардписью". Остался доволен.
Сижу на кухне. Под чаёк липовый с нелиповой ватрушкой
слушаю одну из самых попсовых песенок 80-ых "you my heart. you my soul"
и думаю о подсолнухах Винсента: если их засыплет снегом, они станут
подснежниками.
Подснежники, что под моим окном, под снегом.
Прошлой ночью с радость осознал: ты приехала ко мне. И мы
всю ночь напролёт танцевали вальс под дождём. И мы молчали. И было мне
хорошо. И был день первый. Или ночь...
А сегодня, открыв окно, получил увесистый и довольно
нежный удар по морде весной. И, кстати сказать, подснежники тут
совершенно не причём.
- Давай сходим посмотрим на фрески Новодевичьего монастыря, - предложила мне ты.
- А что там?
- Как что? Я ж говорю: фрески.
Маленькая стальная фляжка наполнена мыслями. Мысли разрознены, но, благодаря ёмкости, похожи на дешёвый арманьяк.
Покуда мы идём смотреть на чудо монастырское, сверяюсь с
минутной стрелкой и отвинчиваю. По часовой. Отхлебываю. Из фляги
перетекает:
интересно, почему в Грозном не было замечено ни одного гей-парада? - это мысль номер раз.
Вторая - менее риторическая: смерть даётся человеку только
раз, и умереть её надо так, чтобы не было мучительно больно за
бесцельно прожитые годы...
А вот третья похожа на маленького меня, отмывающего от
дерьма резинового бельчонка в луже: возраст - это не когда некогда жить
и уже с удивлением наблюдаешь за соитием кошек, а когда банальное
переворачивание с боку на бок во время сна обретает все признаки
сложного и довольно нудного ритуала.
КСТАТИ, когда подхожу к зеркалу, седину в бороду вижу, а
вот беса в ребро в упор не наблюдаю. Может, он заблудился или с
кем-нибудь завис. Или просто мне не к кому притулиться. Ну, не к ней
же, в самом деле.
- Знакомься, - прервала ты мои думы. - Это Марго.
Это не Марго. Это Нирвана! Я ощупал взглядом самца упругие
бёдра Риты и уже хотел было поселиться где-нибудь в их междуречье, но
ты вернула меня:
- ...и вообще у неё масса достоинств.
Однако меня, как всякого сексуально озабоченного мужчину, интересовали только её недостатки.
Постояли. Покурили. Я молча поддерживал их беседу
незатейливую. На моё робкое предложение составить нам компанию Марго
вежливо поморщилась. Как выяснилось, она возвращалась оттуда, куда мы с
тобой только направлялись и, сославшись на занятость своей больной
мамы, завещала нам открытку с видом на Кремль и отказала в обществе. Ну
и хрен с тобой, золотая рыбка, но только вот тебе на память записка (и
не говори потом, что я тебя не предупреждал):
"Месть.
Нам было по 13 лет. Она не хотела целоваться. Хорошо, сказал я себе и продолжил: я буду приходить к ней ровно год и в течение всего этого года даже не дотронусь до неё.
Удалось. Спустя полтора года, она на моё предложение встречаться ответила вопросом: надеюсь, не так, как в прошлый раз?"
Дождик ненавязчиво легкой весенней моросью, как раз тогда,
когда монастырь впустил нас в себя. Кадят уютом масляным лампадки.
Пялятся фрески, пропахшие тишиной. Грусть золотого песка заплетает в
косу песни степного Крыма и обращается в горсть твоих желаний. Они,
словно песок, между пальцев.
Нет. Без сигареты в зубах на это смотреть невозможно.
Разве ж можно так беспощадно со своими желаниями? Беру у неё пачку
сигарет, говорю: "я сейчас", - и выхожу.
Дождик ненавязчиво легкой моросью. Тринадцать черных котов
и одна белая кошка, несмотря на сырость, устроили джем прямо на дереве.
Закуриваю противную ментоловую сигарету. На её запах, не спеша, словно
случайно, выходит из своей кувшинки Буратино с блестящей стальной
вещицей в руке. Открывает для приветственных слов рот, но я опережаю
его:
- И я рад видеть тебя без петли на шее.
- Редин, не знаю, кто придумал эти галстуки и бабочки
таскать на шее от самой школы до заседаний на съездах, но сдается мне,
что придуманы они не случайно, а для того, чтобы вырабатывать привычку.
Поэтому-то женщины и реже джентльменов лезут на осину. Но предпочитают
топиться или прыгать под дизель-электропоезд Бухарест-Синая. Почему?
- Перестань засыпать меня вопросами. Я знаю только то, что ничего не знаю, да и это знание как-то сомнительно.
- Ну и ладно, - обижается на меня Карлсон в цветке, - я
готов был предоставить тебе свободные уши. А ты..., - берет у меня
противную ментоловую сигарету, разминает её, выбрасывает и продолжает:
- ...особенно этот Ваш файл звуковой - бу-бу-бу-бу-бу - это шо-та с
чем-та. Кто его будет еще слушать, кроме меня? А? А вы говорите,
Паркер! Паркер слишком академичен.
- По мне, так крымчакские песни, действительно, лучше
любого джазу. Природа, однако. А джаз - это так... мастеровые или в
лучшем случае мастера. Ну, скажи мне на милость, какой мастер в
состоянии сравниться с природой?
- Вот чем хорошо джаз? Тем, что понимай в меру выпитого. А
можно ваще ничего не понимать, джаз от этого не перестанет быть
таковым, - сказал он и засунул в карман блестящую стальную вещицу.
Коты остановились на полутрахе. На город опустилась ночь.
Комментарии 1