Совсем недавно, после долгого перерыва, я вновь увиделся с любимой женщиной. Я шел ей навстречу с замиранием сердца, протискиваясь сквозь бесчисленное количество зевак, предвкушая скорое наслаждение. Наконец, я увидел ее издали: как всегда, ее окружала плотная толпа и, как всегда, она взирала на нее с полным безразличием, чуть улыбаясь одной ей известной мысли. Впрочем, нет, ни на кого она не взирала, она смотрела мимо всех, смотрела на меня и мне же улыбалась, вспоминая, быть может, тот давний день, когда я, впервые увидев ее наяву, заплакал от счастья.

Легко расчистив себе путь, я оказался прямо перед ней. Мы долго молча смотрели в глаза друг другу. Когда я увидел ее впервые, мне шел сорок седьмой год, теперь шел семьдесят второй, и я, конечно же, изменился. Она же была все той же, непостижимо прекрасной — не столько пушкинским гением чистой красоты, сколько созданием чистого гения.

Зовут ее Джокондой.

Что такое гений?

Мне было лет десять или одиннадцать, когда я задал этот вопрос моему отцу.

— Что такое гений? — повторил он за мной. — А сейчас ты поймешь. Жил-был, — начал мой папа, — мальчик по имени Карл и по фамилии Гаусс. Жил он в Германии в городе Брауншвейге. Было это лет сто пятьдесят-двести назад. Когда маленькому Карлу исполнилось шесть лет, его отправили в школу учиться всякой всячине, в том числе арифметике: сложению, вычитанию, умножению и делению. Однажды, — продолжал мой папа, — учителю арифметики попалась необыкновенно интересная книга. Ему хотелось почитать ее, а не заниматься с этими маленькими балбесами. И вот он придумал, как их занять. «Дети, — сказал он, — напишите все числа от единицы до ста и сложите их. Когда получите ответ, скажете мне». И он стал читать.

Папа посмотрел на меня и сказал: — Ну, давай, пиши числа.

Я взял лист бумаги и стал записывать столбиком:


Папа остановил меня: — Сразу видно, что ты не гений, — сказал он. — Все дети стали записывать числа столбиком, как ты. Но не прошло и минуты, как маленький Карл поднял руку. «Тебе что, Гаусс, в туалет?» — спросил учитель. «Нет, господин учитель,- ответил Гаусс, — я получил ответ». — «И что это за ответ?» — сильно удивился учитель. «Пять тысяч пятьдесят, господин учитель». — «И как же ты получил этот ответ?» — еще больше удивился учитель, который и сам не знал, что получится, если сложить все числа от одного до ста. «Очень просто, господин учитель, — ответил маленький Гаусс. — Представьте все числа от единицы до ста, записанные в ряд, вот так», — и он подошел к доске и написал:

1+2+3+4+5……50+51……96+97+98+99+100

«Теперь, — продолжал он, — сложите две крайние пары: 1+100=101. Теперь сложите следующую крайнюю пару: 2+99=101. Теперь следующую: 3+98=101. И так до последней пары: 50+51=101. Значит, пятьдесят пар по сто одному, множим 101 на 50, получается 5050». И учитель понял, что он имеет дело с гением.

— Гаусс был великим, гениальным математиком, а гений, — сказал мой папа, — это тот, который видит все не так, как мы с тобой, это тот, у которого голова работает иначе, он видит то же самое, что видим мы, но видит совершенно иначе. Да, это так. Пример Гаусса прекрасен и совершенно понятен. А Джоконда? Что увидел Леонардо, что управляло его рукой, почему миллионы технически совершенных репродукций не передают и доли того, что передает оригинал? Как объяснить это?

Иногда меня спрашивают: «Если бы вы могли взять одно-единственное интервью у одного-единственного человека, жившего когда-либо на свете, кого бы вы избрали?» Отвечаю: Леонардо да Винчи. Скорее всего, я бы ничего не понял, вряд ли он смог бы (или захотел бы) начертить для меня свой «ряд Гаусса». Но я прикоснулся бы к величайшему гению и, быть может, понял бы, чему так пленительно улыбается моя Джоконда.