Сегодня по телевизору Миледи страстно говорила «Скажите мне, умоляю вас, скажите – ВАМ я ничего не сделала? У ВАС нет причин ненавидеть меня?» В детстве эта фраза мне казалось шикарной, потому что творить столько зла, чтобы даже не знать в лицо всех своих врагов, это очень, очень значительно. А я тогда более всего хотела быть опасной и роковой, и когда меня фотографировали на школьных праздниках в белом фартучке и с бантами, старательно втягивала щёки, прищуривала глаза и никогда не улыбалась. Да, этот мягкий носик, пухлые щёчки и ясный взгляд страшно меня огорчали. Мне хотелось иметь тонкий прямой нос, как у мамы, или какую-нибудь экзотическую горбинку, которой не было ни у кого в нашей семье, и нервные ноздри, и запавшие глаза, измождённое лицо, и что бы руки дрожали по утрам. В идеале лучше всего стать наркоманкой, но стаканами пить виски и курить беломор тоже было бы неплохо. Желательно приобрести какую-нибудь душевную болезнь. И уж совсем роскошно, если бы у меня открылись мистические способности, и удалось вступить в запутанные отношения с Дьяволом.
Когда собака подруги поцарапала мне руку, я целый месяц закатывала рукава до ушей, чтобы был виден шрам поперёк вен, делала таинственное лицо и говорила, что это была ошибка.

Я хотела бы носить длинные платья, чередуя их с ковбойским костюмом, и вести себя соответственно – бросать горячие взгляды поверх страусового веера или драться ногами. В принципе, я собиралась стать куртизанкой и вести жизнь, полную греха. Собственно, у Франсуазы Саган я потом вычитала «В 17 лет идеальная жизнь мне казалась непрерывной цепочкой подлостей и преступлений» - так было и на мой взгляд. Порок, вероломство, лицемерие, коварство, беспринципность, интриги - да, да, да!!!

В 12 лет я стояла на балконе и печально говорила свому двоюродному брату (ах, кузену, конечно же): «я уже всё попробовала, в жизни не осталось ничего интересного». Странное выражение его лица я списала на игру подступающих сумерек.

Когда мне было 14 лет, мама прочитала мой дневник, в котором я изложила свои творческие планы, она сочла их осуществившимися и на два года заперла меня дома, пыталась накормить таблетками от секса и сдать в церковь для опытов.

Даже не знаю, когда я впервые усомнилась в своих идеалах. Может быть, когда лишилась невинности и поняла, что никогда не смогу использовать секс с какими-либо целями, кроме любви. Действовать иначе означало бы испортить себе всё удовольствие, потому что пришлось бы отгородиться от партнёра, наблюдать его со стороны, контролировать ситуацию, нажимать на кнопки, словом, делать множество сложных утомительных вещей, вместо того, что бы закрывать глаза, дышать, плакать, умирать, таять, вспыхивать и совершать все прочие глупости, которые я понимаю под словом «секс».
Может быть, чуть позже, когда начала делать какие-то вещи, за которые потом было стыдно. Вдруг оказалось, что совесть, это совершенно конкретная сила, которая может завязать тебе кишки узлом и наполнить отвращением к самой себе, – а это для меня невыносимо. Выяснилось, что я не способна взять чужую вещь, украсть, проще говоря, - это противно. Что вид человека, вкалывающего себе в вену героин, отвратителен. Что, подавляя чужую волю, ты утрачиваешь часть своей души. Что при всей моей толерантности к чужому поведению, передо мной всегда существует барьер, переступить который – себе дороже. Ну, вот приходишь в гости к мальчику, а у него в постели четыре шлюхи, и он говорит тебе – присоединяйся. Понимаете? ничего особенного, но вдруг осознаёшь, что у него в постели тогда будет не «Я и ОНИ», а просто пять шлюх. Наркотики, это не смешно, сигареты воняют, лживость жалка, душевные болезни – некрасивы, смерть неизбежна. А Россия наша родина, да.

(с) marta-ketro