Стокгольмский синдром

Когда я была ребенком, у моих родителей был большой огород. Прям очень большой. Непростительно огромный. Так, что, если один человек встанет в его начале, а другой — в конце, они с трудом друг друга различат. Это правда. Мы проверяли не раз. Квартал картохи. Каждое лето мы обрабатывали целый квартал картохи. Огород начинался на одной улице, а заканчивался — на другой. Если заасфальтировать тот огород, получился бы переулок. Полноценный suka переулок картохи. Как мне хотелось заасфальтировать его в детстве, если б вы только знали. 28 соток. И четыре негра на этой плантации — мама, папа, я и сестра. Всё начиналось в конце мая — начале июня. Мы засаживали клубнями свою латифундию. Это довольно быстро, и это — цветочки. Тоска подступала, когда молодая картошка всходила, а вместе с ней — трава. Тогда мы брали тяпки и шли тяпать. Несколько дней тяпали и тяпали, медленно подходили, наконец, к концу огорода. Думаете, всё? Нэт. Обнуление. В начале плантации трава успевала вырасти снова, и мы опять шли на старт — теперь окучивать. С утра до обеда. Перерыв на еду. И с обеда до вечера. Это было ужасно. Мы с сестрой ненавидели огород. Нам не было тяжело физически — мы умирали от скуки. Сходили с ума от нудной, однообразной работы. Даже музыку нельзя было послушать: телефоны тогда еще не появились, а магнитофон — не вариант, огород находился не рядом с домом, там нет сети. Когда с сорняками покончено, принимались собирать жуков. Полосатых колорадских. Как они гремели в пластиковых полторашках! Сбор жуков — тоже та еще тоска. У этой работы нет ни начала, ни конца. Америкосы постоянно мигрировали от нас к соседям и обратно: перелетали, переползали. И мы собирали их вечно. Но вот сентябрь. И в свой день рождения — 7 числа — я стандартно копаю картошку. Вечером мама достанет банку компота из подполья, в честь праздника. Ну ладно, еще за новыми джинсами в Талицу съездим. Но это — с картошки. А её еще надо выкопать. Всё же в копке была радость: ты понимал, что огородная эпопея заканчивается. Картофельные кучи росли во дворе, в гараже, сарае. До потолка, по завязку набитые картошкой помещения. Куда, куда столько? На сдачу. В конце 90х-начале нулевых деревни жили сдачей картошки. Иначе зачем бы родителям столько ее сажать? В сентябре в село приезжали фуры и вставали в самом центре. Водилы родом из южных краев выставляли весы, и начиналась приемка. Если бы я знала, что эти диалоги надо записывать! Они неповторимы и бесценны. Но я не знала. На колымагах, а то и на себе, люди несли эту картошку в мешках и меняли ее на деньги. Или на арбузы и яблоки. Чаще, конечно, на деньги. Даже цену помню: 3-4 рубля за килограмм. С нашего огорода сдавалось много. И мама выручала за сезон тыщ 6-8. Это были довольно большие деньги. Несколько мешков мама меняла на фрукты, и мы объедались от пуза. Вот когда наступал настоящий праздник. Фуры стояли несколько дней, не уезжая. Все это время деревня сдавала, пила, гудела и ела одни арбузы. А потом груженые до верху машины увозили картошку в города. Мы докапывали свой гигантский огород уже в октябре. Последний день называли бороздой. Был раньше такой праздник — окончание полевых работ. Дома спускали картошку в погреб, на зиму. И на этом всё — до весны. До сих пор помню счастье — смотреть на чистый, выкопанный, прибранный огород. Он отдыхал. И мы отдыхали. Сейчас родители сажают, наверное, десятую часть того огорода. Все остальное поросло бурьяном. Никому не нужна земля и столько картошки. Никто ее не принимает и не сдает. В прошлом году мы купили дом в деревне. С огородом. Парадоксально, но я хочу сажать там картошку после всего, что между нами было. Это стокгольмский синдром, товарищи. Но если серьезно, я хочу наконец-то делать это не из-под палки, а для души.


(с) juliamarkova72