Половина десятого. Уже точно на работу ушла. Можно и домой идти.
Он поправил слегка засаленный манжет рубашки, который сдвигал, чтобы глянуть на циферблат, и сделал первые шаги по известной ботинкам дороге. Домой. Ха! Дом – это место, в котором тебя ждут, и в которое ты всегда с удовольствием возвращаешься. А то, куда ты приходишь время от времени, чтобы переночевать или сменить грязные трусы и носки, может быть названо местом жительства. Нет у тебя определённого такого места – ты бомж. Интересно – он уже бомж, или ещё нет?
Получается, что нет – ключ свободно вошёл в личинку замка, легко провернулся, и дверь открылась, пригласив внутрь хозяина квартиры.
А тут ничего не изменилось. Хотя и изменяться здесь особо нечему. Во-первых, всё и без того стояло и висело на своём месте (сколько бабла на это потрачено, ужас!), а, во-вторых, времени прошло всего ничего. Каких-то два месяца. Да. Именно столько его здесь не было. И единственной переменой тут могло быть отсутствие его личных вещей. Супруга от радости, что его долго нет, могла уже и выбросить все рубашки и костюмы на помойку. Даром, что жёнушка вся целиком не стоит таких денег, как его одёжда.
А вообще он вышел преизрядным дураком! Давно известно всем, что мужчина, ищущий женщину лучше, чем у него уже есть, подсознательно ищет такую же, а находит хуже, чем была. Что, он не знал этого? Знал. Слава богу – грамотный. И блестящие журналы, которые таскала на работу Лариса – секретарша – читал. Но всё равно ничего не мог с собой поделать, когда видел пару красивых женских ног, которые перед ним – нестарым, красивым и богатым – с удовольствием раздвигались. Знал и то, что любовью тут даже не пахло, и ладно бы, девки шли с ним из интереса или для взаимного удовольствия, а то ведь им просто хотелось попробовать привязать к себе человека, с которым можно не думать о хлебе насущном. Знал он и то, что ничего нового между ними – ногами – не увидит, но как только начинало пахнуть …женщиной, его основная голова отключалась. Вот и думай – основная она или нет.
Эта женщина, которая отмечена в паспорте в качестве супруги, была хотя бы привычной. Не требовала лишнего и не особо проедала плешь его походами в разные стороны пространства. Но вот она запросто могла поменяться. За два месяца.
Ладно. Есть время принять душ, чтобы смыть с себя прикосновения чужой женщины и переодеться.
Из зеркала в ванной на него глянула изрядно потасканная морда мужика пятидесяти двух лет. Виски седые, лоб изрезан морщинами. Лысину на затылке не видно, но она там существовала, и, судя по слухам, символизировала его страсть к ночным …так скажем… прогулкам вдали от родного дома и любимой супруги. А чего – старый, что ли? Это дамочкам о своих годах думать надо, а он в начале шестого десятка сам себе казался ещё о-го-го! И девки об этом говорили. В частности, последняя стонала: «Какой мужчина! Ты что – наркотики пьёшь?» Ага. Пьёт он наркотики. И ест. А так же колет и курит. Идиотка! Но, может быть, возможность услышать враньё и самому в него поверить и была главной из причин того, что бегал по молодым девочкам, как в последний раз?
Все врут. И он врёт, и девки врут, и эта последняя тоже врёт. «Какой мужчина!» Какой?! Третьего дня вдвоём целый час вручную восход солнца делали, да перестарались – как-то раз! механизм промок и руки испачкал, при этом на расчётную мощность так и не вышел. Говорить можно всё, что устал, что не хотелось, что обстановка не та, что баба – дура. Всё будет обманом. Ему не двадцать лет, и с каждым годом ближе и ближе тот день, в который описанная ситуация будет абсолютной нормой. А остальное редким и праздничным исключением.
Чаю, что ли сварить?
В этом холодильнике нет ни хрена! Даже нормального бутерброда сделать не с чем. Ни колбасы, ни мяса. Один салат! Хотя, нет. Снова он врёт. Салат не один. Их тут с десяток. Тьфу ты гадость какая! В ресторан звякнуть? Да идёт оно всё! Кусок какого-то гадкого хлеба – тяжёлого, как кирпич, и сырого, как глина и …хрен тут, кстати, есть. Снова брехня!
День закончился, и хватило его на несколько концертов Вагнера.
Вот этот не врёт. Но, возможно, потому, что умер уже больше ста лет назад. Живым, наверное, тоже правду не всегда говорил.
За окошком зашумел двигатель легковой машины.
Он встал и подошёл к окну. На дорожке перед входом в его дом стоял синий «Форд» и старательно делал вид, что приехал на пару минут.
И этот брешет. Минут прошло целых пять. Вот, наконец, со стороны пассажирского сиденья из автомобиля вышла его жена, помахала рукой, улыбнулась и, повернувшись на носках, послала воздушный поцелуй водителю. Видимо, ему понравилось, потому что машина коротко просигналила и уехала. А жёнушка, улыбаясь и легко ступая красивыми ногами, оголёнными так, что, казалось, и резинка от стрингов видна, поднималась по ступенькам. Он залюбовался. А чего бы не залюбоваться? Супруге недавно стукнуло тридцать три. И выглядела она в свои годы ещё эффектней, чем десять лет назад, когда он вёл её к венцу. Вот и говори всем, что с годами лучше делается только коньяк. Вон как цветёт его жена!
Она вошла и увидела его. Сам факт присутствия хозяина дома хозяйку не обрадовал. Она скользнула по нему взглядом и сделала вид, что никого не заметила.
– Привет, – сказал он. – Как прошёл день?
Она обратила на эти его слова внимания чуть больше чем на лужу под ногами во время стеной идущего ливня – просто попыталась обойти.
– Я поздоровался, – слегка повысил голос он.
Она посмотрела на него и сказала:
– Здравствуй.
– Как это по-доброму у тебя вышло! Будто совсем не рада меня видеть, – заявил он и встал перед ней, мешая пройти дальше по коридору.
Ей пришлось отвечать:
– Почему «будто»? Я совсем не рада тебя видеть и была бы безмерно счастлива, если б никогда не имела несчастья лицезреть твою …лицо.
– Да? – от откровенности жены он слегка опешил.
– А ты чего ожидал? Блудный сын вернулся, и радостные родители закололи тельца? И ты не сын, и я не особо рада. Знаешь? – Она подошла близко и посмотрела в его глаза. – Ты меня задолбал! Мне уже вот где ты и твои шлюхи! – Ухоженная ладонь провела поперёк красивой шеи, при этом ярко сверкнули длинные холёные ногти.
– Но я же вернулся, – залопотал он. – К тебе, домой.
– А ты мне ни к чему. Если не слышишь, читай по губам: на хер ты мне не нужен. Я вообще хочу развода.
– Какой развод?! Ты что?! В своём уме?!
– Самый обычный развод. У нас обоих давно уже своя жизнь. Ты ни одной голой коленки не пропустил, и я не монахиня.
– Понимаю тебя и даже готов простить… – начал он, но она перебила:
– Ты?! Меня?! Простить?! А мне не нужно твоё прощение! Я перед тобой ни в чём не виновата. Я виновата только перед собой и только в том, что начала рога тебе растить слишком поздно, и они теперь в недостаточной степени ветвисты и длинны. Понял?
Она оттолкнула его с дороги и, нервно стуча каблуками, пошла по коридору. Он догнал её и схватил за руку:
– Постой. А почему ты тогда своего ухажёра домой не пригласила? Ты же была уверена, что меня нет!
– Я в связи с временным своим состоянием с мужчиной могу только поговорить. А это не то, чего мне хочется. Потом этот ещё новый. Нельзя же после первого свидания сразу в койку ложиться?
Она не улыбалась. Её глаза сверкали неподдельной ненавистью, а губы растянулись в страшном подобии улыбки.
Он отпрянул от неё:
– За что ты меня так ненавидишь?
– Для того чтобы ненавидеть, нужно уважать объект ненависти. Я тебя презираю!
Он подумал немного, и сказал:
– Ты меня презираешь за то, что не работаешь, деньги не считаешь, делаешь, что хочешь?
– И за это тоже. Я, когда за тебя замуж шла, думала, что деньги буду тратить на себя, но для тебя. Буду пытаться стать красивее. Чтобы ты радовался. Моей красоте должен кто-то радоваться. Если не ты, тогда другой. Этим ты меня практически заставил воровать у своего мужа. Ведь если я трачу твои деньги, а пользуется этим кто-то другой, тогда что это, если не кража? Мне противно! Я детей хочу. Ещё пару лет, и поздно будет. Почему мне придётся всю оставшуюся жизнь страдать оттого, что тебе не моглось?! Поэтому я ухожу и не потащу тебя в суд, если ты мне оставишь дом, а так же назначишь содержание три тысячи долларов в месяц.
От такой наглости он потерял дар речи:
– Ты… да как ты… Кхм! Я что, буду содержать твоего этого нищего козлину?!
– Ты будешь содержать меня, а уж кого буду кормить я – это моё и только моё дело! Понял, ты?!
– Не будет этого! Я нищете подкидывать на бедность не собираюсь. Пусть сам себе машину нормальную купит, а там посмотрим.
– Вот! Как же это я забыла?! Ты мне ещё машину дашь. Хорошую, на которой чтобы не стыдно было подъехать к нормальному заведению. – Она откровенно смеялась ему в лицо.
– Во! Видала?! – Затрясся от гнева он и сунул ей прямо в нос кукиш. – Ты не получишь вообще ничего! Я с тебя даже тряпки сниму. Пойдёшь на улицу с голой жопой! Понесёшь красоту в массы! Ты по нашему контракту нищей сделаешься.
А она успокоилась и тихо сказала:
– Единственное условие, которое позволило бы тебе так со мной поступить, это документальное подтверждение моей неверности. Этого у тебя нет. Но наш контракт обоюдоострый. Если я уличу тебя в измене, тогда уже у меня будет право требовать любой сатисфакции. Улики против тебя у меня есть. А за признание красоты моей голой жопы тебе отдельное спасибо. Рада, что ты отдаёшь в этом отчёт. Хоть и поздно! Теперь оставь меня. Мне противно с тобой общаться.
Она пробежала метры, отделяющие её от двери в спальню, вбежала туда и щёлкнула замком.
Его не трясло, его колотило.
«Гадина!» – думал он, – «Вырастил змею на груди! Была глупой девочкой, слова лишнего сказать боялась! А теперь нате вам! И голос прорезался, и читать научилась, и с юристом, поди, посоветовалась! Ладно, курва! Я найду тебе подтверждение!»

Она вошла в свой дом и даже слегка удивилась – на кухне её пока ещё муж сидел за одним столом с молодым фигуристым негром. Ей пришлось даже споткнуться – таким удивительным оказалось зрелище.
– Это она, – показал он пальцем на свою жену, при этом даже не глядя в её сторону. После этих слов он подошёл к ней и уставился на неё. – А чего это тебя никто сегодня не провожает?
– О чём ты дорогой? – проворковала она, и если бы не обжигающий холод её синих глаз, он бы решил, что весь их прошлый разговор ему приснился.
Он долго смотрел на неё и молчал, а потом так же, молча, но очень сильно ударил её кулаком в живот. Она сломалась в пояснице и перестала дышать. Второй удар в район затылка заставил её упасть. Что-то лязгнуло, и её кисти оказались скованными наручниками. Она, словно сквозь туман, услышала слова своего мужа, обращённые, видимо, к чёрному гостю:
– Теперь она твоя. Не забывай, о чём мы договорились.
– Мы так не договаривались, – ответил тот абсолютно без акцента.
– Договаривались. Мы с тобой всё обговорили. Ты приходишь и доставляешь ей удовольствие. Остальное тебя не волнует.
– Я думал, что это будет по взаимному согласию.
– Ты что – придурок? Кто же в здравом уме согласится на такое? Всё! – вдруг закричал муж. – Бери и тащи её в спальню! Кровать я уже расстелил.
Негр сделал последнюю попытку отказаться:
– Я согласился оказать вам обоим услугу.
– Вот и оказывай! Мне уже приятно от одной мысли, какое счастье ей ты подаришь, а будет счастлива ли моя супруга – зависит от тебя.
В тишине она услышала шаги, потом чьи-то сильные руки подняли ей с пола и понесли. Через пару минут она оказалась лежащей на своей кровати. Дыхание вернулось, но болел живот и руки за спиной. Время от времени ярко била по глазам фотовспышка.
– И что? Ты будешь стоять и таращиться на неё? – сказал муж.
– А что мне делать? – спросил негр.
– Трахать! Что же ещё?! – он крикнул.
– Как… – начала что-то говорить гость, но его вновь перебил супруг:
– Тебе объяснить, как это делается? Или, может, кино показать? Что же ты мне не сказал, что ещё мальчик, и живой бабы не видел?! Ты надо мной поиздеваться решил? Раздевай её и ложись!!! Понял?! Да чтоб тебя!!! – Он подбежал к кровати, схватил её за отвороты блузки и резко дёрнул. Завизжала разрываемая ткань, и взглядам мужчин предстала женская грудь. Её хозяйка на дух не переносила лифчики. – Нравится? Так в чём же дело?! Продолжай! Юбку сам снимешь или тебе помочь?!
С неё стянули юбку и трусики. Теперь она лежала перед ними голая и с ужасом смотрела на своего будущего «любовника». Вдруг в её голову пришла мысль: «А какого чёрта? Если мне придётся пройти через это, так лучше сделать всё с минимальными потерями! А может, попытаться получить удовольствие? У кого было с живым негром? А у меня будет!» Она расслабилась и слегка раздвинула ноги, явив им обоим свою бритую сущность. Немного пошевелившись, легла так, чтобы видеть всё происходящее в её спальне. Тем временем тот, кому суждено было сегодня «разделить с ней ложе», снял с себя футболку и джинсы и стянул трусы. Она впилась взглядом в его агрегат, который наливался кровью и увеличивался в размерах. То, что предстало её взору спустя некоторое время, слегка разочаровало её. Она почему-то думала, что у них-то точно покрупнее будет. Муж подошёл к кровати и смотрел, как чёрный человек ложится рядом с ней кажущейся белоснежной в негромком освещении ночника и на фоне цвета его кожи, начинает гладить её грудь, живот, ноги. Она повернула голову, чтобы позволить ему поцеловать шею. Он не преминул этим воспользоваться. Руки его были сильными, но нежными, а губы, будто созданы были для того, чтобы целовать её. С ужасом она ощутила, что хочет этого молодого мужчину. Её тело жило своей жизнью, оно отзывалось на ласки, кожа подрагивала, ощущая его пальцы. Она открыла глаза и увидела только полоски белков глаз, которые казались в этих условия голубыми. Он, глядя ей в глаза, аккуратно улёгся сверху. Ей стало приятно тяжело, но расслабиться окончательно мешали начинающие неметь руки.
– Сними наручники, – попросила она, повернув голову к мужу. Заметив, что он колеблется, она пообещала: – Не бойся. Я не сбегу. Ты получил уже то, что хотел.
На кровать упал маленький ключ. Негр перевернул её на бок и снял наручник с левой руки.
– Другую пристегни к решётке кровати! – приказал муж.
Она не противилась, только покрутила немного кистью, насколько ей позволили оковы.
– Ну, давай! Давай! Что ты тянешь?
Она посмотрела на сказавшего эти слова, повернулась к чёрному любовнику и решила взять инициативу в свои руки:
– Подожди. Дай мне его в рот.
Муж от неожиданности хрюкнул, а негр посмотрел на него – делать ли то, что она просит.
– Давай! – почти потребовала она. – Тебе поручено причинить мне счастье, так что старайся!
– Желание дамы – закон, – подтвердил муж.
Негр встал перед ней на колени, она, опираясь на пристёгнутую руку, чуть приподнялась и взяла в рот то, что требовала. Он глубоко вздохнул и подался вперёд. Муженёк не раз говорил, что у неё талантливый язык – немногословный в обычной жизни и умелый в жизни другой. Что ж? Теперь у тебя есть возможность посмотреть на это со стороны. Она взяла свободной рукой его мошонку и слегка сжала. Негра выгнуло. А муж, словно спохватившись, начал фотографировать всё, что видел. Он изумлённо цокал языком и говорил:
– Шлюха! Я всегда думал, что ты шлюха! Но я даже представить не мог, что настолько!
А негр, видимо, не в силах больше терпеть, освободил себя из плена её губ, улёгся сверху и одним рывком вошёл в неё. Она вскрикнула от неожиданного восхищения и зажмурилась. Но потом, вспомнив, что находится в этом месте не по своей воле, открыла глаза и нашла ими мужа. А он снимал. Приседал на корточки, стараясь максимально приблизить части тел мужчины и женщины, сплётшихся в идеальном контакте, обходил, нависал над кроватью и щёлкал затвором, озаряя пространство и слепя глаза, без того слабо видящие. А она смотрела на него и пыталась улыбаться самой развратной улыбкой, на которую только была способна. Кружилась голова, куда-то улетала реальность, остановилось время, растянувшись в бесконечную линию. Расслабиться бы и нырнуть в наслаждение, которое оказалось почему-то необычно ярким. Вот! Сейчас! Но она улыбалась, глядя в объектив. Делала то, чего от неё он никак не ожидал, но что она должна была бы делать, чтобы соответствовать его мнению о ней. Она – привязанная, истязаемая, брошенная на самое дно – пыталась сражаться. И победила! Он сказал: «Тьфу! Смотреть на это…», сделал последний снимок и вышел из комнаты. Только теперь она смогла полностью расслабиться и отдаться тому глубокому и страшному ощущению, что родилось у неё в глубине души, рвалось наружу, и что она старательно пыталась обуздать. Но теперь можно уже не бороться. Она пошла ему навстречу, стараясь раскрыться максимально. Она ощущала тяжесть тела, рука гладила кожу, пот на которой позволял ей легко скользить. Звуки, запахи, чувства на руках, коже и между ног закружили её. Глаза с радостью закрылись, а тело, будто какой-то стремительный поток подхватил и понёс, разгоняясь. Вот он полетел вниз, и дышать стало нечем. Но потом оказалось, что необходимая скорость уже набрана, и лететь вниз не нужно. Тогда перед ними появился трамплин, который выбросил их обоих в пустоту. Завибрировала каждая клетка, желая взорваться, и для этого не хватало малости. Она застонала, но стон моментально превратился в безумный крик. И он, три раза дёрнувшись, напрягся, зарычал, тело его выгнуло. Напряжение нарастало. Казалось ещё несколько секунд, и он порвёт все свои мышцы, но такого не произошло. Он расслабился, глубоко вздохнул и выдохнул.
Несколько секунд они просто лежали – расслабленные и разбитые. Потом он встал, сказал: «Извини», оделся и ушёл. Она, поскольку плохо видела глазами, пошарила свободной рукой вокруг и нашла ключик от наручников. «Синяк будет», – отстранённо подумала она, глядя на практически свезённую кожу на правом запястье. Она облизнула кровоточащие губы, поправила на плечах порванную блузку и встала перед зеркалом. Вид у неё был тот ещё. Отчего-то разбитые губы (может, сама прокусила?), всклокоченная причёска. На животе наливался огромный синяк – её кожа была всегда очень нежной, и для появления подобной неприятности на ноге ей достаточно было несильно задеть бедром стул. Дрожали ноги, дышалось часто и глубоко, было видно, как в левом подреберье билось сердце.
И на всё это смотрели усталые, но счастливые глаза!

Он вышел из спальни в смятённых чувствах. Это не он победил её, бросив на самое дно жизни, изнасиловав чужими, и чёрными …руками, а она, поддавшись, нанесла поражение ему. Да и чёрт с ней! Кто она ему теперь? У него есть фотографии, и эти снимки позволят её выгнать на улицу, в чём она была. Голой он её, конечно, не отпустит. Он же не зверь! И денег даст.
Но ударить её по этой улыбке нужно. Он взял ноутбук и шнур к фотоаппарату. Зашёл на сайт социальной сети под её именем. Она – идиотка – думала, что её пароли и доступы – тайна для него. Как бы не так! Программа, которую написал по его заказу один из нищих компьютерных гениев, позволяла ему быть на любом сайте вместе с ней. Это было скучно. Глупые разговоры, в которых жёнушка казалась умалишённой. Она старалась выглядеть равной им – неудачницам-одноклассницам, упасть до их уровня, она говорила, что жизнь на одну зарплату – тягость, а хочется много чего. Он принимал правила её игры и смеялся. Ему на самом деле было смешно.
Бабы – дуры.
Потом оказалось, что это не так. Ума его жене было не занимать. Ну, и по хрену! Интересно, что она будет говорить им теперь?
Он нажал на кнопку «добавить фото». Вот эта, …эта, …эта, и, пожалуй, ещё эта сгодится. Шлюха! Но как прекрасна эта шлюха! Он ощутил возбуждение. Талант! Ай да жёнушка!
Сзади раздалось покашливание. Он оглянулся. Там стоял негр и со страхом смотрел на него. «Ссыт! Прекрасно. Он никто. Некто из массовки. Пусть валит отсюда и, если сможет, пусть забудет то, в чём он принял участие», – подумал он, и протянул загодя заготовленный конверт.
– Тут тысяча. Как мы и договаривались, – сказал он, вновь отвернувшись. – А теперь пшёл вон!
– Простите, мне хотелось бы… – начал что-то говорить негр. «Набрался наглости!»
– Вон!!!
– Прощайте. – «Догадливый всё же!»
Он налил себе виски и сделал глоток, пытаясь утопить гадливое чувство в глубине своей души.
Вышла она. Верхняя часть её тела старалась укрыться разорванной блузкой, внизу же не было ничего. Видок у неё был такой, что ему захотелось сделать две вещи – овладеть ею прямо на скользком линолеуме и потом сразу же убить её, чтобы таких ощущений больше никогда в жизни не возникало.
– Спасибо, дорогой, – хрипло сказала она. – У меня такого ещё не было, и, боюсь, что уже и не будет.
– Рад, что доставил тебе удовольствие, – буркнул он, делая глоток.
Она подошла к столу, мельком бросила взгляд на монитор ноутбука и взяла в руки бутылку.
– Дорогое. Ты никогда не жалел денег на удовольствия. Налей мне тоже.
– Наливай сама.
– Ты сделал то, что хотел, ты раздавил меня, сделал фотографии моего падения, вон – выложил даже на мою личную страницу. Теперь мне туда не зайти. Ты получил всё, что тебе было нужно. Так сделай для меня одну малость – налей мне выпить.
Он пожал плечами, повернулся к стойке с бокалами и протянул руку.
Вдруг страшная боль возникла в его затылке и моментально залила голову. Она устремилась ниже, но он её уже не чувствовал. Со звоном рассыпались осколки бутылки. Последнее, что он ощутил прежде, чем потерять сознание, была влага, струящаяся по ушам и лицу, и пахнущая хорошим виски…

Возвращение в реальность сопровождалось ужасной болью в голове. Он приподнял голову и понял, что лежит на полу собственной кухни. Руки его были скованы наручниками, а по дому ходили чужие и незнакомые люди. Он повернулся на бок и огляделся, насколько ему позволяло его положение. Прямо перед ним, за столом сидел мужчина в дешёвом костюме и что-то писал на белых листах бумаги, сложенных в стопку. За тем же столом, спрятав лицо в ладони, вздрагивала в рыданиях его супруга. Мужчина написал последнее слово, оглянулся и крикнул:
– С пострадавшей сняли побои?
– Да, – ответил женский голос, и через секунду в кухню вошла его обладательница. – Сняли и не только побои. У меня лично сомнений нет – насилие в самом прямом смысле этого слова. Синяки, рваная одежда, сперма. Полный набор. Мне кажется, что на его шаловливых ручонках найдутся следы её блузки. Я взяла образцы кожи.
– Понятно. Прочитайте и, если всё правильно написано, распишитесь там, где галочка. – Мужчина (видимо, следователь) через стол продвинул его жене стопку бумаги. – Доктор, будьте добры, приведите это в сознание.
– А он давно пришёл в себя. И думает, что с ним, и где он? Правда, ведь? – над ним склонилась врач, и на него посмотрели глаза, в которых, кроме презрительной брезгливости, ничего больше не было. – Вы меня слышите? Слышит.
– Посадите, – приказал-попросил мужчина.
Чьи-то сильные руки подняли его, совсем как недавно негр поднял его жену, и усадили на стул перед мужчиной. Он спросил:
– Поступило заявление вашей жены о том, что вы её изнасиловали. Вам есть, что сказать?
– Сука, – повернулся к супруге и брезгливо выдавил он, глядя в её торжествующие глаза. – Какая же ты сука!
– Понятно. Сказать вам нечего. Я вас задерживаю по подозрению в совершении изнасилования. Проводите задержанного на выход.
Его снова подняли и совсем невежливо стали «провожать» на выход. Он, находясь почти уже в дверях, услышал кусок диалога:
– Сделайте, как я просила вас, – сказал его жена.
– Не беспокойтесь, – ответил ей следователь, и несколько небольших кусков особой бумаги, хрустнув, зашуршали о ткань, прячась в карман мужских брюк. – Сделаю всё, как мы договаривались.
– Сука! – снова заревел он, вырываясь из сильных рук, привыкших к такому поведению задержанных. – Я же вернусь и выверну тебе матку наизнанку! А потом натяну тебе её на уши! Тварь!
Она вздрогнула, будто от неожиданности, и сделала шаг назад. Этого хватило, чтобы плед, в который она завернула своё поруганное тело, упал на линолеум, и мужики увидели её такую одинокую, такую беззащитную, такую голую и такую прекрасную. Гематома на нежной коже принялась багроветь, а одежду она так и не удосужилась поменять. Жертва смотрела глазами, полными слёз на сильных мужиков, которые за неё сейчас согласны были порвать не одну глотку. Тем более что видение ранее подкрепилось несколькими хрусткими бумажками. Но долго так стоять нельзя. Всего одну секунду. Она же не шлюха! А мужик увидит, и главное – рассмотрит! Он успеет. Так его глаза устроены.
– Простите. – Она нагнулась за пледом и присела, пытаясь им закрыться хотя бы спереди. Вроде бы и наготы больше нет, но мужчины-то знают, что никуда она не делась! Вытянулись их шеи, скривились глаза, стараясь заглянуть за плед, – красота она и в Африке красота! А уж чужая и тайком подсмотренная, так это вообще! – Слышите, господин следователь? Он такой уже давно, и начал претворять свои угрозы в жизнь. Я боюсь за свою жизнь, – совсем натурально всхлипнула она, пряча покрасневшее лицо в плед. Как же ей стыдно! Голая на глазах чужих мужчин! Что бы сказала мама?! И никто не подумал, что светлокожие девушки очень быстро краснеют, когда кровь приливает к лицу. А зря она, что ли, так резко за пледом бросалась? – Только на вас и надеюсь.
– Не беспокойтесь, – снова сказал мужчина. – У нас многие меняют взгляды на свою жизнь. И своё мировоззрение в целом. Правду я говорю, сержант?
– Ага, – ответил тот, кому был адресован вопрос.
– Пусти! – дёрнулся он. – Я сам пойду!
– Пойдёшь! Куда ж ты денешься! – свистнуло что-то, рассекая воздух и умиротворяя обиженного, вновь от дикой боли взорвался затылок, и снова для него выключили свет…

Следующий раз он пришёл в себя в большой ужасной комнате. Он лежал на бетонном полу, ему было ужасно холодно, голова невыносимо болела, и воняло так, что резало глаза. Надо встать. Он с трудом сначала сел на полу, потом опёрся на четвереньки и встал. Его зашатало. Он сделал несколько шагов по направлению от омерзительного запаха. Ноги его не слушались, и он шёл не туда, куда хотел. Поэтому ему пришлось сделать несколько шагов гораздо быстрее, чем он хотел, и вцепиться в край какого-то стола. Стоять было невозможно, и он начал заносить задницу над скамейкой, обнаруженной рядом. Почти уже сел, но чьи-то сильные руки толкнули его, и он снова оказался на холодном полу.
– За этим столом сидят уважаемые люди, – раздался негромкий голос. Говорящий сидел в тени, поэтому видно было только его силуэт. – А вот кто такой ты?
– Вам интересно моё имя? – спросил он, вздрагивая от эха в голове, вызванного каждым своим словом, и вновь усаживаясь на полу.
– Вот это, как раз, мне и не интересно вообще. Как тебя будут звать, решаю здесь я. Может быть, тебе хватит имени, а может быть, придумаю тебе погоняло. Я хочу узнать, за что ты оказался здесь.
– Жена, сука, заявление сделала, что я её изнасиловал.
– А ты?
– Что я?
– Насиловал?
– Я нет!
– А кто её насиловал?
– Вы прокурор?
– Считай так. Для тебя я не только прокурор, а ещё и адвокат, и судья. Говори.
– Не хочу.
Голос взял паузу. Когда он вновь заговорил, эмоций в нём так и не было:
– Значит, я считаю твою вину доказанной. Что ж ты, сучий потрох, на старости лет решил по взлому мохнатых сейфов податься? Судя по твоему клифту, тебе денег хватило бы на десяток платных девок. А они за определённую мзду согласны были бы на некоторые странности с твоей стороны. Но тебе, похоже, платить бабам не хочется. Что ж? Твоё право. Только заплатить тебя я заставлю. Ребятки, сделайте дяде нехорошо. Тем более что уважаемые люди об этом просили.
Кто-то поднялся и сделал два шага по направлению к нему. В камере стало ещё темнее. Он попытался встать, но понял, что не успеет сделать этого, и начал перебирать руками и ногами, разом превратившись в паука. Ребятки приближались, а ему уже было некуда ползти – он упёрся спиной в дверь камеры.
– Что вам от меня нужно?! – завизжал он.
Один из ребяток брезгливо приподнял его за воротник пиджака и направил головой в сторону отхожего места. Он вынужденно встал на четвереньки начал упираться, поскольку обнаружил источник режущей глаза вони.
– Иди, убогий! – сказал другой исполнитель воли камерного шишки и наподдал ему под зад. Он не давал ему пинка, нет. Он толкнул его подошвой. – Тут теперь будет твой дом, чмошник!
– Нет! Я не хочу! Что вы делаете?!
А что они делали? Они просто взяли его двумя парами рук и сунули головой в унитаз. Торчать там?! Ни за что! Он высунул голову и увидел, как ребятки расстёгивают ширинки на брюках. Страшная догадка вспыхнула в больной голове. Он захотел крикнуть, но благоразумно не стал этого делать, потому что на него потекли две вонючие и горячие струи.
– Ты, кстати, можешь не вставать, – снова раздался негромкий и уверенный в себе голос. – Это теперь будет твоей койкой, пока тебя в зону не отправят. Дырявую ложку возьми там же – под раковиной. Захочешь – помоешь. Чистым людям к ней прикасаться нельзя. Звать мы тебя будем Губкой. Спокойной ночи всем.

Камера затихла. А он так и просидел на корточках всю ночь, иногда клюя носом, и вздрагивая, когда кто-то намеренно пытался промахнуться мимо унитаза и в очередной раз унизить его.
После завтрака, к которому он не смог прикоснуться, в камеру вошёл человек в форме и пригласил его на допрос.
Но в комнате для допросов его ждал адвокат. Их общий. Семейный.
– Что же ты так? – укоризненно спросил он. – Она настроена серьёзно и хочет тебя посадить. Тебе это надо?
– Лучше в петлю, чем на зону! – простонал он. – Там мне не выжить. Вот сука!
– Она мне рассказала, что ты её жутко оскорбил.
– Она сказала – как?
– Нет, но она просила тебе передать, что её условия остаются в силе. И кроме этого ты больше ничего не должен. Никаких лишних денег. Спасибо за услугу она тебе уже говорила. На анализ не надейся – кровь у вас одинаковая.
– Это её слова? Дословно?
– Да. Почти, плюс-минус запятые. И ещё одно – фотографий нет. Ни в компьютере, ни на фотоаппарате. Что это значит, я не знаю.
– Тварь! Ненавижу! Что я должен сделать?
Адвокат полез в портфель и достал оттуда несколько листов бумаги.
– Подпиши это, и я освобожу тебя через три дня.
– Что?!!! – заорал он, покраснев и выпучив глаза. – Что?!!! Три дня?!!! Меня нужно освободить немедленно!!! Я поставлю подпись на этих бумагах, только оказавшись за воротами!!! Скажи этой твари!!! Шлюхе!!! Крысе!!! Я!..
– Что ты кричишь? Можно подумать, это я тебя сюда засунул. Подожди здесь. Узнаю, что можно сделать.
Адвокат, надувшись, ушёл, а он сидел, содрогаясь от собственного запаха, дрожа от холода и страха и раскачиваясь вперёд-назад. Ему было абсолютно плевать, что ощущает этот ярыжка наёмный.
Казалось, что прошла вечность, но вот дверь с лязгом закрылась, впустив внутрь адвоката.
– Тебе повезло, – сказал он. – Следователь ещё не регистрировал её заявления. Она просила его об этом. Вы с супругой, оказывается, очень хорошо знаете друг друга. Так что десять тысяч евро, и ты уйдешь отсюда вместе со мной.
– У меня нет этой суммы! Кто же знал, что мне здесь деньги понадобятся? Меня вообще с кухни забрали!
– Классный у тебя халат – на кухне сидеть. Сколько стоит? Ладно. Я тебе одолжу. А ты мне вечером отдашь одиннадцать. Идёт?
– Пятнадцать! Только чтобы я в камеру больше не заходил!
– Тебя за язык никто не тянул. Пошли.
Адвокат постучал в дверь, сказал конвоиру: «К следователю. Он знает», и они пошли в другую от камеры сторону.
– А чего ты так боишься этих зеков?! Тоже люди, – криво ухмыльнулся адвокат, будто знал, что пришлось пережить его подзащитному там в эту ночь.
Он вскинул голову и хотел что-то сказать, но передумал. Слишком шатким было его положение. Всё могло измениться в любую секунду.
Он сделал всё, что от него ожидали – поставил подписи и, собрав вещи, уехал на съёмную квартиру. Их тихо и без излишнего затягивания времени развели. Причём на суде не было ни его, ни её.

Но однажды он подловил свою бывшую жену, выходящей из спортивного клуба. Синяки у неё зажили, а долгожданная свобода позволила ей улыбаться ещё более искренно, что сделало её вообще восхитительно неотразимой. Она шла по ступенькам длинной лестницы и приветливо махала кому-то, сидящему в дорогой чёрной машине, которая явилась частью выкупа за его свободу. Он скрипнул зубами, приклеил на губы самую вежливую улыбку, на которую был способен, и зашагал ей наперерез.
– Привет, – сказал он.
Она вздрогнула и её улыбка – настоящая, в отличие от его – резиновой, растаяла. Она остановилась – он перегородил ей дорогу – молча смотрела ему под ноги и молчала.
– Извини, я быть может, напугал тебя, но, поверь, я этого не хотел. Мне стыдно и хочется попросить у тебя прощения. Я знаю – простить меня ты не сможешь, ибо я сильно прокатился по твоей душе, но мне действительно хочется сделать что-то, что заставит мою совесть не грызть меня так сильно.
– Тебя грызёт совесть? За что? – Она вновь улыбалась, но только одними губами. – Не трави себя. Поверь, мне было очень хорошо. Так хорошо, как никогда до этого. Я не врала тебе. То, что ты оказался в тюрьме, это было лишь моим козырем. Ведь ты просчитал всё правильно, и надеяться я ни на что не могла.
– Хорошо? А мне там было плохо!
– Может, мне перед тобой извиниться?!
– Не надо. Что было, то прошло.
От него не укрылась торжествующая мини улыбка. Даже не мини, а микро. Она чуть лизнула её губы. «Тварь! Какая тварь! Ненавижу!!!» – привычно подумал он, а вслух сказал:
– Давай посидим в ресторане. Выкурим трубку и выпьем чарку мира.
Она ожгла его синим льдом из-под мохнатых ресниц, но не нашла ничего предосудительного в предложении и ядовито улыбнулась.
– А давай! Ничего в наших отношениях это не изменит, но посидеть за столом и вспомнить что-то мы можем.
– Тем более есть что! – От зависти при виде его улыбки мог удавиться самый опытный иезуит. – Сегодня в шесть?
– Хорошо! В нашем ресторане?
– Договорились. – Он кивнул головой и пошёл к своей машине, но потом остановился. Не ужалить он не мог: – Твой сучонок даже не вылез. А вдруг я на тебя попёр бы дурью?
– Расслабься! Больнее, чем ты мне сделал, тебе уже никогда не сделать! – засмеялась она. – А с меня мужиков хватит! Я от них уже взяла всё, что они мне могли дать. Там моя любимая подружка! Ей что – прикажешь с тобой драться? Она слишком нежна для этого! – Розовый язычок многозначительно облизнул красивые губы.
Он сплюнул себе под ноги и пошёл готовиться к вечеру, который должен был всё расставить по своим местам.

Он сидел за столиком, который заказал для их «мирной конференции». Вышколенный официант, знавший их «семейку» и неоднократно получавший совсем нескромные чаевые, следил за каждым движением хозяина стола и был готов предупредить любое его желание. А потом пришла она. Некоторые посетители ресторана – по большей части – юная неискушённая публика – даже забыли о своих спутницах, настолько бледно они выглядели по сравнению с ней! Их не спасала даже их юность. А может, она топила этих девочек в её море совершенства.
Она знала, что неотразима и несла свою красоту так, чтобы ему стало больно – чего он лишился. «Это было твоим. Какого же тебе надо было?» – торжествуя, спрашивала она, не раскрывая рта. Он встал. Эффектность бывшей жены доводила его до ярости. Он начал заикаться:
– Точность – вежливость к… королей. Неточность – снисходительность к… красавиц. – Он усадил её за стол, проследовал к своему месту и уселся сам. – Я сделал заказ – взял на себя смелость. Мне кажется, я помню, какое вино ты любишь.
Её улыбка запросто могла поспорить с его оскалом по ядовитости:
– Ну, что ты, дорогой?! Стоило ли волноваться? К тому же сегодня я хочу коньяк. Пусть я напьюсь! Вдруг мне захочется отдаться тебе? Если ты не будешь возражать, – она посмотрела на официанта и одарила его улыбкой более настоящей, чем доставалась супругу, – то мы с мальчиком сходим в бар и вдвоём выберем напиток.
– Какие могут быть возражения, любимая?! Будь сегодня хозяйкой за этим столом. А я – растяпа забывчивый – схожу и выберу самый красивый букет цветов, чтобы подчеркнуть твою сногсшибательность.
Она кивнула ему и, опираясь на руку официанта, привыкшего и не к таким выкрутасам клиентов (подумаешь? Выбрать коньяк в баре), встала и, слегка покачивая эффектными бёдрами, пошла за парнем в форменной одежде. Как только она повернулась к нему спиной, оголённой несколько дальше, чем до начала спины, он взял в руки коньячный бокал. Дёрнул головой, усмехаясь, и поставил его на место. Ещё раз кинув взгляд на столик, он поднялся и пошёл на выход. Туда, где обычно по безумным ценам продавали цветы.
Вернувшись с букетом, он показал цветы ей, кивнул головой, соглашаясь с её ненатурально закаченными глазами: «Ах! Какой восторг!», и отдал букет официанту. Тот знал, что с ним делать. Парнишка быстро нашёл вазу, вероятно, загодя припас. Теперь букет стоял между чужими друг другу мужчиной и женщиной, но при этом он не мешал им получать нескрываемое удовольствие от лицезрения своего визави.
– Коньяк, значит, коньяк, – сказал он, беря в руки бокал, в который шустрый мальчик успел налить на самое донышко, и понюхал тёмную жидкость. – Не вижу причин спорить. За что выпьем?
Она, не ответив на его вопрос, подозвала официанта и сказала, глядя бывшему мужу в глаза:
– Я знаю, что ты не куришь, но это не просто табак.
Перед ним оказался блестящий поднос, на котором лежала вытянутая деревянная коробочка.
– Сигара? Настоящая кубинская? – Он взял подарок в руки, вынул сигару из коробочки, развернул фольгу и поднёс к носу. – Замечательно!
Официант принёс гильотину для обрезки кончика сигары и спички.
Он прикурил, набрав дым в рот, подержал немного и выпустил в воздух перед собой.
– Спасибо. Дорого, наверно? – спросил он и поразился изменению её лица. В нём появился такой интерес, который он не смог бы объяснить, как бы не пытался.
– Брось, любимый! Не мелочись! Мне ничего для тебя не жалко.
«Что такое?» – подумал он, – «Ментол в сигаре?»
Неожиданная прохлада во рту вдруг привела к тому, что он вдохнул дым в лёгкие. Теперь лёдяной привкус прошёл через горло и взорвался в груди. Разом онемел язык, и задрожали руки. Он понял всё.
– Сука! Будь ты п…о..клята! Тва…
Теперь в её глазах сияло торжество.
– Нет, это ты будь проклят. Будь проклят ты, твои мысли и твои деяния, будь проклята та земля, которую насыплют на твою могилу! Будь проклят могильный камень, который поставят над тобой! Да! Я сделала это и горжусь! Никто и никогда не узнает, что я отравила тебя. Ты просто сдохнешь, от сердечной недостаточности. А я буду жить! Я приду на кладбище и с удовольствием плюну на твою могилу. Ты спрашивал: за что мы выпьем? Я тебе отвечу: будь ты проклят, любимый! И чтобы тебе там не нашлось ни покоя в раю, ни места в аду!
Она подняла пузатый бокал на уровень глаз, посмотрела сквозь него на бывшего мужа и сделала глоток. Но теперь и она заметила вдруг успокоившийся его взгляд и тоже всё поняла. Она попыталась вздохнуть, но у неё не получилось. «Ты… ненави…», – прохрипела она и уронила руку. Взвизгнул от боли и несправедливости коньячный бокал, разлетаясь на мелкие брызги.
Он смотрел на женщину, бывшую когда-то любимой женой, а потом преодолевшей шаг, отделявший любовь от ненависти. Её красивые глаза уже навсегда закрылись. Он смотрел и думал: «Я всё-таки пережил свою молодую жену. Но как же мы похожи! Я похож на эту тварь! А она на меня. Ненавижу!». Теперь и его глаза закрылись.
Завизжала молодая женщина, которая вдруг обнаружила, что сидит рядом с настоящими трупами, кто-то вскочил, уронив стул. А они сидели за своим столом, на их лицах навечно застыла гримаса ненависти, и их уже ничего не волновало.

…Он открыл глаза и с удивленным интересом огляделся. Он находился в комнате, границ которой в виде стен не было видно. Туман под ногами, над головой и вокруг. Прямо перед ним стоял огромных размеров стол, за которым сидели два человека в золотых плащах с абсолютно равнодушными лицами. Рядом с ним в таком же, как и он, кресле, сидела она и, не понимая ничего, вертела головой.
– Итак, – заговорил человек, сидящий справа. – Перед нами, коллега, сидят двое. Нет заповеди, которую бы они не нарушили – от воровства до убийства. Они умудрились друг друга взаимно проклясть. Вдобавок ко всему они умерли, и последним словом их было «ненавижу». У них нет детей, которые могли бы их своими молитвами спасти. Они избавили себя от родных, боясь того, что станут беднее, помогая нуждающимся родственникам. Короче, они ваши, коллега!
Человек, сидящий справа, кивнул:
– Благодарю вас. Мы давно уже ждали их. Нам было нужно что-то похожее, на этих двоих. Но такого даже мы не ожидали. Вы так ненавидите друг друга, что и наказание вам придумывать не нужно. Но не тряситесь, котлы и сковороды не для вас. Слишком просто и слишком мягко. Тем более что кто-то просил, чтобы места в аду не нашлось. Его и не найдётся. Причём для обоих. А сделаю я так.
Человек хлопнул в ладоши, и она против своей воли потянулась к нему, а он к ней. Их подхватил вихрь, прижал друг к другу и закружил. Он и она ощутили, как их сущности распадаются на кванты. Вращение становилось всё быстрее, но вдруг резко прекратилось. Он и она вспыхнули ярко, потухли и попытались разбежаться. Не получилось. Он ощутил, что она везде. Каждая корпускула его касалась такой же корпускулы её. И она ощущала его собой. Куда не ткнись, везде он, где бы он не стал искать отдушину, везде он натыкался на неё. Он растворился в неё, она в нём. Как же ненавидеть её? Получается, что ненавидеть придётся себя?
Перед двумя людьми в золотом стояло нечто. Ростом с человека, но внешность его была стремительно изменчивой. Лицо резко перетекало из мужского в женское, плечи то расширялись, то сужались, фигура из угловатой превращалась в женственно мягкую. При этом скорость изменения не была одинаковой, и мужское лицо смотрело на женскую грудь, а женские руки пытались разорвать когтями мужские бёдра.
– Стоп! – приказал новый хозяин. – Нам не нужна сущность страшная внешне. Пусть всё выглядит вполне пристойно. – Трансформация замедлилась. Можно стало даже поговорить с женщиной или мужчиной. – Посмотрите, коллега. Перед вами демон Дубль. Сущность представляющая собой идеальную ненависть – к людям, лишённым такого наказания, к нам, ко второй своей половине. Можно смеяться, но теперь они реально имеют свою вторую половину. Навсегда. Этот демон будет приходить к тому, кто захочет убить свою жену, или своего мужа. Станет помогать.
– Да уж, – засмеялся второй человек. – Этот поможет. Но, может, так будет лучше?
– Надеюсь. Нам ведь тоже не нужны лишние смерти. Пусть всё идёт своим путём. Пусть всё свершается в своё время. А теперь марш на землю!
Их вновь подхватило, закружило и мягко опустило на землю.
Раздался крик, в котором ощущались и женская тоска, и мужская безысходность.
От этого крика облетели листья с близлежащих деревьев.
Волки, слышащие крик, поджали хвосты, медведи побежали, куда глаза глядят, вороны прекратили кричать.
И только люди ничего не слышали.
Мы вообще слишком глухи.