Часы на Спасской башне пробили полдень.
Степан еще раз огляделся вокруг, пытаясь запомнить и удержать в памяти сразу все - неровную брусчатку Красной площади, ели у стен Кремля, купола собора Василия Блаженного, где как раз начиналось богослужение. Церковный звон переплелся с боем курантов, эхо отдавалось от стен, и Нефедову на секунду показалось, что вся площадь гудит, как один большой колокол.

Он посмотрел на часы и заторопился. Привычно большими пальцами заправил складки гимнастерки назад под ремень, поправил фуражку и шагнул к воротам Кремля. Пока часовой в будке внимательно изучал его пропуск, Степан стоял неподвижно, глядя вперед, туда, где виднелась дорога, ведущая вглубь старой крепости.
Потом у него еще несколько раз проверяли документы. Мимо, скользя по нему взглядами, то и дело проходили офицеры, которым Нефедов машинально козырял, думая о своем. Наконец, возвратив ему пропуск, очередной часовой указал на двери большого здания:
- Проходите туда, товарищ старшина. Там подождите.

Степан вошел в вестибюль и начал уже неспешно подниматься вверх по широкой, застеленной ковровой дорожкой лестнице, как вдруг кто-то хлопнул его по плечу.
Он обернулся. Позади, слегка запыхавшись, стоял улыбающийся пехотный майор в новеньком парадном кителе с несколькими рядами орденских планок на груди.
- Степан? Это ж ты, Нефедов! Ну, быстро ходишь, ничего не сказать. Еле догнал тебя.
- Не припомню, товарищ майор, извините, - старшина сокрушенно развел руками.
- Да ты что, Степан? Ну давай, вспоминай! Ну? Помнишь Ельню, сорок второй, прорывались мы к своим? Ну? Костя-лейтенант!
Да, теперь Нефедов вспомнил его.
Тогда, под Ельней, в адском котле окружения, куда немцы бросили самые отборные свои части, чтобы стереть в пыль две русские армии, этот Костя, совсем еще молодой паренек, был взводным. И он же стал единственным выжившим из всего своего взвода. После очередного артналета он, с ног до головы перемазанный грязью и кровью, скатился в траншею, где Нефедов со своими, матерясь, вычищал глину из ушей и волос. На короткий вопрос: "Кто такой?", который ему задал огромный, вечно молчаливый Чугай, парнишка трясущимися губами сумел пробормотать:
- Костя я... Костя-лейтенант, - а после этого долго озирался, не понимая, над чем так хохочут эти солдаты, одетые в разномастные куртки и маскировочные комбинезоны. Степан вывел его вместе со своими из котла, потеряв только четверых, хотя леса, по которым пришлось идти, дышали смертью.
За ту неделю под Ельней Костя-лейтенант, вчерашний курсант, изменился навсегда. Он видел, как стреляют альвы, молниеносно перезаряжая винтовки и улыбаясь. Он слышал, как по следам взвода ночью мчатся вурдалаки, переговариваясь ревом и завыванием. Он отстреливался от наседавших тварей, состоявших словно бы только из клыков и когтей. И он видел, как тот самый Чугай, так после встречи и не перемолвившийся с ним больше ни одним словом - как Чугай, взревев по-медвежьи, отмахнувшись от бинтовавших его смертельную рану, кинулся прямо с носилок на вылетевшего из чащобы оборотня, ломая его голыми руками.
Правда, Костя так и не узнал, с кем ему пришлось делить патроны и хлеб, оставаясь в уверенности, что старшина просто собрал уцелевших штрафников. Потом их пути разошлись - разбросало по фронтам. Пару раз еще Степан получал треугольники писем "от К. Панфилова", которые сумели сумасшедшими путями догнать особый взвод. А потом и думать забыл о лейтенанте.
И вот сейчас давешний Костя стоял перед ним, блестя новенькими майорскими погонами.

- Ну надо же! - обрадовался Степан. Они обнялись, потом старшина оглядел майора с ног до головы, придерживая за плечи. - Да, Костя. Заматерел, не тот уже лейтенант, что был. Не тот.
- Тебе спасибо, Степан, - снова засмеялся майор, - если бы не ты тогда, и не твои... - он на секунду запнулся, едва не выговорив "штрафники", и досадуя на себя за это, продолжил, - не твои ребята, то и не разговаривали бы сейчас с тобой.
- Да ладно, - усмехнулся Нефедов, - брось старое ворошить. Сюда-то зачем, в Кремль? За наградой?
- А как же! - Панфилов с гордостью (видно, что уже не в первый раз) щелкнул замочком офицерской планшетки и достал сильно потершуюся на сгибах газету. Развернул, пальцем отчеркнул место в длинных списках награжденных.
- Вот. Панфилов Константин Андреевич, майор... Орден Суворова третьей степени. Еще в сорок девятом, оказывается, дали, да путаница в списках произошла. Однако, разобрались.
- Молодец, майор! Стало быть, награда нашла героя, - пошутил Степан и тут же снова глянул на часы, - не опоздаешь?
Панфилов удивленно глянул на него, снова пряча газету в планшетку.
- А ты, Степан, разве не... - он снова осекся, словно бы новым взглядом посмотрев на старшину. Только теперь Константин обратил внимание на отутюженную, но старую, добела застиранную гимнастерку с единственной "красной звездочкой" на груди, на солдатские, до блеска начищенные сапоги. Опустил глаза - на фуражку с линялым синим околышем, которую Степан держал в руке. "Понятно. Стало быть, обошли Степана по службе. Так и остался старшиной, сколько лет уже прошло, а ни одного ордена на груди. А ведь храбрый мужик, настоящий солдат", - подумав это, майор с сожалением, но в то же время с тайным чувством невольного превосходства покачал головой и протянул Нефедову руку.
- Ну что ж, Степан... Ты вот что. Давай-ка сегодня вечером мы с тобой встретимся, а? Посидим у друзей моих, выпьем, поговорим. Ты же не московский?
- Нет, - старшина вздохнул и руку пожал, - не могу я, Костя. Сам понимаешь - служба не ждет. Завтра уже обратно, дела...
В это время какой-то человек в обычном, гражданском костюме, проходивший мимо, окликнул их:
- Товарищи, а вы что же не в зале? Здесь опаздывать не принято.
- Эх! Увидимся, Степан, - махнул рукой Панфилов и побежал вверх по ступеням, перепрыгивая сразу через две. Нефедов усмехнулся и пошел за ним, машинально приглаживая ладонью волосы.

Кремлевский зал был полон. Сплошь кители и гимнастерки - редко-редко мелькнет среди них обычный пиджак. В шуме и говоре слышался смех и радостные восклицания, когда встречались друзья и знакомые. В глазах у Степана зарябило от блеска медалей. Летчики, танкисты, моряки - все сидели и ждали, и Нефедов тоже пристроился с краю на один из стульев, вытянул шею, стараясь углядеть, что творится впереди.
Вдруг зал замолчал - затих кашель, разговоры, и в этой тишине на сцену неторопливо поднялся сухонький старичок с совсем белой бородкой. Сосед Степана - капитан второго ранга с черной перчаткой-протезом вместо одной руки, громко сказал:
- Это ж Калинин! Сам Михаил Иваныч!
Рядом кто-то захлопал в ладоши, потом аплодисменты подхватили и остальные. Калинин приветственно помахал рукой и подошел к микрофону. Овация все не стихала, и тогда он, улыбаясь, покачал головой и сказал:
- Товарищи... Товарищи!
И, во вновь возникшей тишине, стал зачитывать приветственную речь. Потом началось награждение, и Нефедов с волнением вглядывался в каждого, кто выходил на сцену, пытаясь узнать - не встречались ли, не с ним ли когда-то приходилось видеться на фронте? Но знакомых лиц не попадалось, и постепенно старшина перестал щуриться и принялся разглядывать уже награжденных. Почти у каждого дырочка для ордена была прокручена в сукне на груди заранее, и теперь, возвращаясь на места, они сразу же начинали привинчивать награды. У некоторых от волнения дрожали руки и сделать это сразу не получалось - тогда просили тех, кто сидел рядом. И Степан тоже помог соседу-кавторангу, получившему третий орден Красного Знамени.
- За что Знамя, товарищ капитан второго ранга? -шепотом, уважительно спросил он.
- За Балтику, старшина, - широко улыбаясь, отозвался тот, - эх и дали же мои катера там гадам прикурить! Только брызги летели!
Тут на них зашикали, и Нефедов снова замолчал, совсем погрузившись в воспоминания и уже не обращая внимания на то, что творится в зале. Кто-то пробирался мимо него к своему месту, кого-то вызывали, а он сидел и перед глазами проходил весь его взвод. Люди... альвы... живые и уже мертвые. Те, у кого права на награду было много больше, чем у него, безо всякого сомнения посылавшего их в самое пекло.

- ...старшина Нефедов, Степан Матвеевич! - в сознание Степана пробилась его собственная фамилия, которую назвал со сцены уже не Калинин, а тот самый мужчина в штатском костюме, что на лестнице предупредил их не опаздывать. В зале снова стояла тишина, только теперь уже другая - странная, напряженно звенящая. Нефедов обернулся по сторонам и поспешно спросил у кавторанга:
- Что такое случилось?
- Охотников начали выкликать, - тихо отозвался тот, - самих Охотников.
Тогда Степан встал, неловко положил фуражку на стул и шагнул по проходу, ведущему к сцене. Он шел, глядя прямо перед собой, и ему казалось, что весь огромный зал состоит только из блестящих, распахнутых ему навстречу, глаз.

Майор Константин Панфилов смотрел на идущего Степана, не веря своим глазам. А рядом вдруг приглушенно ахнул полковник-танкист, все лицо которого розовело глянцевыми пятнами старых ожогов.
- Мать честная! Так это же он... меня из танка вытаскивал!
А в третьем ряду потрясенно поднялся комбат морской пехоты, громадный мужик, скомкав в руке фуражку. Его дергали за китель, но он отмахивался: "Да погоди ты! Я же его помню! Если бы не они, смели бы нас маги в море...Они же все там полегли!". И все новые и новые люди поднимались с кресел и неверяще переглядывались, видя, как поднимается на сцену невысокий старшина в застиранной гимнастерке.
- Спасибо, товарищ Нефедов, - пожал ему руку человек в штатском. - От всех нас спасибо.
Он протянул раскрытую коробочку, и Степан нетвердой рукой принял ее, мельком увидев свой орден - четвертый Георгиевский крест.
- Служу Советской России, - хрипло сказал он и тут же зачем-то добавил, - вы извините, что не в парадной форме я. Прямо с задания, не успел ничего...
Но тут старшина увидел, что из президиума к нему идет Калинин. Михаил Иванович взял Степана за плечи и долго смотрел ему в глаза. Потом расцеловал - троекратно, по-русски.
- Ты в зал посмотри, старшина, - сказал он негромко. - Там вся твоя парадная форма стоит. Все их награды - твои, можно сказать.
Нефедов повернулся, и у него перехватило дыхание. Сжимая коробочку с орденом, сквозь пелену, от волнения застилавшую глаза, он увидел, как тут и там по залу встают люди. Десятки людей. Разных званий и родов войск, офицеры и солдаты - все они смотрели на Степана и молча, стоя по стойке "смирно", отдавали ему честь.
Старшина беспомощно оглянулся на Калинина и тут же снова стал смотреть в зал. Теперь он увидел, что сбоку отдельной группой стоят Охотники.
Каждого из них он знал в лицо.

Последние солдаты особого взвода, раскиданного по всей стране и собранного в Кремле, смотрели на своего командира. А он, словно слепой, осторожно спускался со сцены, не отводя от них глаз.