CАША И ИРА, Нью-Джерси


Когда в 1973 году из наших трех восьмых классов сделали два девятых, Саше сильно повезло, и он попал в девятый "Б", где училась Ира. Через парту от Иры учился я, но никакого значения ни для Иры, ни для Саши это не имело.

Ира была комсоргом и привыкла брать инициативу в свои руки, а глаз у нее был алмаз. Поэтому шумные красавцы из "А", "Б" и "В" пошли побоку; с первого сентября 1973 года тихий интеллигентный мальчик Саша был обречен на счастье. Впрочем, любой, кто видел Ирину (что в девятом классе, что сейчас), согласится, что увиливать от такой девушки - надо быть идиотом.

Свадьбу играли в ресторане гостиницы "Интурист". Этот брак оказался крепче этой недвижимости: "Интуриста" уже нет, а Ира с Сашей - еще лучше, чем были. Представить их порознь невозможно, как невозможно уже представить, что наше предъотъездное прощание получилось бы окончательным. А ведь запросто.

Серебряную свадьбу Иры и Саши мы "гуляем" в русском ресторане в Нью-Джерси.

Уезжали они в начале девяностых, в разгар национального подъема в России, проявившегося в виде свастик на рукавах и свободной продажи "Майн Кампф" у музея Ленина. Они увозили с собой другие книги других авторов (Пушкин, Чехов, Булгаков) и мальчика Диму, который по молодости лет так и не успел услышать про свою нацию ничего плохого. Сегодня, уже окончив Массачусетский университет, почти двухметровый Дмитрий Александрович так толком и не понимает, чем евреи хуже остальных, а объяснить ему это в Америке некому.

То есть, конечно, есть и там, кому это объяснить, но - боятся. В Америке за такие объяснения сажают.

В России с тех пор Ира и Саша не были. Проблема, как ни странно, в том, что, уезжая, они не отказались от советского гражданства. Теперь, чтобы прилететь в Москву как граждане США, мои одноклассники должны пройти процедуру отказа от гражданства российского (а за это удовольствие Родина напоследок готова взять со своих бывших детей по полтысячи долларов с носа) - либо должны они начать процедуру получения новых российских паспортов, заплатив по сто баксов с человека за каждый год просрочки (умножайте сами).

Да еще в этом случае, как честно предупредили Иру с Сашей добрые люди в консульстве, российского гражданина Димку прямо из Шереметьева могут запросто забрать в армию. А он хотя парень здоровый, но планы на жизнь имеет совершенно другие. И вообще как патриот я должен донести до министра обороны С.Иванова оперативную информацию: не все выпускники Массачусетского университета мечтают о службе под вашим руководством...

На серебряной свадьбе Саши и Иры я встретил нескольких людей из нашей доотъездной компании. Увы, большая часть той компании теперь - на этих берегах. "Увы" и для них, и для нас: пройдя испытание на прочность, молодые ребята встали на ноги в чужой стране и стали средним классом Америки, а не России, где этого класса так толком и не появилось.

А много ли получилось пользы Родине от оставшихся на ней (вместо Иры с Сашей) недоумков со свастикой и их партийных наседок - судить не берусь.



ПАША, Нью-Йорк


Его лицо - одно из самых обаятельных лиц в тех наших московских застольях, в конце семидесятых, в доме Иры и Саши, что у черта на куличках, пехом от метро "Пражская"... Он остался таким же - ироничным и легким.

Правду говорят: тесен мир. Тесен - и драматургичен, добавлю. Вдруг, в ностальгическом разговоре, выясняется, что Паша - двоюродный брат одного большого (ну, очень большого) кремлевского начальника. Не пугайтесь - не Путина, но все равно... Забавно.

Об этом начальнике в пашиной семье говорят сегодня не без родственного сочувствия: был, говорят, приличный еврейский мальчик... Как анекдот рассказывают о его первой жене: говорят, ушла от мужа как от бесперспективного.

Говорил Берлаге товарищ Корейко: надо было знать!



КАТЯ, Нью-Йорк


Катя забирает нас в Центральном парке и везет через Манхеттен на своем глохнущем тридцатилетнем "Мерседесе" с открытым верхом. Я не спрашиваю, почему этот драндулет глохнет - я спрашиваю: как он ездит?

Когда-то Катя была, как здесь говорят, бэбиситтером у нашей маленькой дочери. Сегодня дочери идет восемнадцатый год, а Катя - дипломированный детский психолог. Она вписалась в Америку без единого шва: молодая, продвинутая, свободная. В России это ее непривязанность к условностям казалась мне чем-то на грани асоциальности? В Америке все смотрится немножно по-другому.

Глядя на Катю, понимаю, что такое пятнадцать лет разницы. Не в биологическом смысле, а просто: когда начала кончаться советская власть, мне было тридцать с хвостиком, а ей - семнадцать. И многое из того, что мне надо преодолевать, выдавливать по капле и выдирать из души пинцетом, для нее просто не существует.

У Америки, уверяет Катя, свои тараканы, но недавно она увидала по НТВ ток-шоу на тему "Достоин ли российский народ свободы слова?" - и решила погодить с возвращением на Родину до окончательного выяснения этого вопроса.



ЕЛЕНА, Нью-Джерси.


В России трудно найти человека старше сорока, который не узнал бы ее голоса. Она - актриса. Играла много и замечательно; прославилась как героиня культовых фильмов режиссера Никиты М.

Мы сидим в студии радио "Свобода" в Нью-Йорке. Зажигается лампочка, надо начинать эфир - и я ловлю себя на том, что, как тот персонаж из "Рабы любви", готов забормотать, загибая пальцы:

- Я все ваши фильмы видел...

И улыбаться бессмысленной счастливой улыбкой человека, случайно оказавшегося рядом с легендой.

Она уехала на эти берега в девяносто первом - не завоевывать Голливуд, а просто жить. Уехала, как сама признается, от ужаса, открывшегося ей на Родине. Не из-за "одного батона в одни руки" и грязи на улице - она не чувствовала здесь своего будущего. Может быть, чувство перспективы со временем и вернулось бы к Елене, но и тут не обошлось без общих мест: ей, русской актрисе, чеховской героине, обожательнице Лескова, в честь наступившей свободы тоже успели припомнить национальность отца. А она, вот беда - Яковлевна...

Отец, как и мама-медсестра, прошел всю войну. Они познакомились в Германии. Там, в Германии, и родилась Елена.

Здесь, в Америке, у Елены муж, двое детей и внучка; детская театральная студия, записи на радио рассказов Бунина и Чехова - для себя, не торопясь. Просто жизнь - и абсолютная внутренняя свобода, в которой кручение котлет для внучки после всемирной славы воспринимается не как драма, а совсем напротив - как подвид счастья. Никакой позы и равенство себе - единственное равенство, возможное в мире.

Внучка Соня учит ее английскому языку. Соня? - нет, это не в честь героини "Механического пианино". Елена улыбается; от этой улыбки и этого смеха сходил с ума герой Родиона Нахапетова, и спустя бог знает сколько лет - я его понимаю?



Гастроли


В аэропорту Бостона меня отвели в сторонку, попросили снять ботинки, расстегнуть ремень, и встать, как у Леонардо да Винчи: руки в стороны, ноги на ширину плеч...

Ничего нового. С некоторых пор меня шмонают везде. В Стамбуле во мне видят курда, в Тель-Авиве - палестинца; в Москве, с тех пор как сбрил бороду и перестал быть похожим на Шендеровича, по вечерам иногда просят предъявить, принимая за лицо кавказской нациальности.

В Америке я, сами понимаете, хорошего впечатления тоже не произвожу. А уж после третьего подряд обыска начинаю заранее дергаться, отводить глаза и покрываться холодным потом, как будто вчерась от Бен Ладена.

Но гастроли длинные, я освоился и через неделю путешествия по города и весям США при виде секьюрити в аэропорту начал сам расстегивать ремень. А потом даже набрался наглости и посетовал на свою горемычную судьбу черному дяде, искавшему в моем багаже предметы, которых там отродясь не было.

И понял, что такое настоящий черный юмор.

Дядя поглядел на меня и без тени улыбки сказал:

- Change your face...

Меняй лицо.


МИХАИЛ И ИРИНА, Бостон


У каждого в этих краях своя история того одиннадцатого сентября.

У моего друга Саши сын жил в доме под башнями-близнецами, и желтый школьный автобус (хвала автобусу!) увез его в школу в восемь утра. А бостонец Миша должен был в этот день лететь одним их тех самолетов - в Вашингтон... Что-то изменилось в бизнес-плане, и Миша сдал билет.

Поэтому, два года спустя, я сижу у него на кухне - в сумерках, в осенней бостонщине - и пью вкусный чай с печеньицами. И на второй чашке тихо про себя понимаю, что поддерживать разговор на уровне не в силах: Ирина и Миша (в отличие от меня) абсолютно в курсе российской культурной жизни. Знают про последние премьеры у "фоменок", спрашивают мое мнение о фильме "Прогулка"...

Здесь, кстати, почти во всех русских домах, где я жил - хорошие русские библиотеки. У одной знакомой, по старому знакомству, я зачитал и увез с собой в Москву для дальнейшего ностальгирования Стругацких, "Понедельник начинается в субботу". Тридцать лет не брал в руки этой книжки - а ведь читается, и как!

"После двухтысячного года начались провалы во времени..." Откуда знали?

...После чая Миша и Ирина зовут меня к "видаку". Что сегодня смотрят на этой Атлантике? А вот что: как Евстигнеев и Гафт играют рассказ Чехова "На чужбине".

Дочь Михаила учится в Индианаполисе - и, как здесь говорят, "берет" в университете курс русского языка. Это калька с английского take - самое распространенное слово в русской Америке: взять программу, взять курс чего-либо, взять "экзит" (то есть, попросту: повернуть с шоссе), взять профессию... В Америке никто ничего не получает - здесь "берут".

Так вот, Маша "берет" русский язык в Индианаполисе. Недавно звонила с вопросами отцу. Вопросов - два: что такое "станционный" и что такое "смотритель"?



ЖЕНЯ, Бостон


Я называю ее Женей, потому что так называет ее весь русский Бостон.

Жене за восемьдесят, она дочь царского генерал-губернатора Туркестана. Маленькой девочкой, на одном из последних кораблей барона Врангеля, ее успели вывезти за пределы - и уберегли от участия в строительстве социализма. Зато, не вполне по своей воле, Женя повидала мир - был на заре ее жизни и булгаковский Константинополь, и Югославия, и Франция... "Бег" был нешуточный... Бунинские "четверги" в Париже, в середине тридцатых, Женя помнит хорошо, но судя по ее рассказам, лучше всего помнит не чтение будущего нобелевского лауреата, а - еду, которой всегда было меньше, чем хотелось.

Впрочем, говорит Женя, Иван Александрович к нам благоволил. (Замечу: странно было не благоволить Жене в середине тридцатых - она и сегодня женщина поразительной красоты. К старости человек приобретает то лицо, которое заслуживает).

Муж Жени - русский физик, герой бельгийского Сопротивления, был расстрелян нацистами в 44-м. Она носит его фамилию и сегодня.

Женя учит французскому не первое поколение русских бостонцев. Двери ее дома всегда открыты, и это не метафора. Беженцев из Грузии сменяют беженцы из Молдавии... Какие-то смутные люди со всего мира время от времени живут и едят в ее доме. Время от времени после этого из дома пропадают вещи, но закрыть двери Женя все равно не может. Она - практикующая христианка, и ей уже поздно менять свой ангельский взгляд на мир на более практический.



ОЛЬГА, Нью-Джерси.


Я учился с ней в табаковской студии, в середине семидесятых. Сегодня она здесь, и четверо сыновей конспективно напоминают этапы биографии.

Похожая на Марину Неелову девочка из Реутово, на первом курсе она играла Валентину в отрывке по рощинской пьесе, и многие студенты (да, думаю, и педагоги) тихонечко завидовали студенту, игравшему Валентина. В восемнадцать лет Оля внезапно для всех вышла замуж за сына известного диссидента С.

Говорят, за любовь надо платить. За любовь с сыном еврейского отказника русская девочка из Реутова, сирота и красавица, заплатила без скидок. Оля вспоминает, как тогда, в конце семидесятых, она получила отказ в прописке на жилплощади законного мужа с исчерпывающей формулировкой: "на основании действующего положения".

Насчет положения советская власть попала в точку: Оля как раз была на девятом месяце, и эта формулировка запомнилась ей как предпоследнее "прости" от Родины. Последним "прости" была весточка из ОВИРА, ждавшая ее после возвращения из роддома. ОВИР извещал Олю и ее мужа-дисидента о том, что им разрешено выехать, но сделать это надо немедленно.

"Ложиться надо сейчас?" - помните анекдот про место у кремлевской стены?

Им дали две недели, и они уехали с десятидневным ребенком, без вещей, без ничего. Все-таки Родина у нас, я вам доложу... На олькины проводы мы собирались конспиративно, уговаривая друг друга, что идем попрощаться с однокурсницей, а про мужа-диссидента типа ничего не знаем.

Репетировали допрос.

Сегодня, сидя за столиком в нью-джерсийской глубинке, она вспоминает, как ее принимали в комсомол в экстернате, в школе рабочей молодежи, куда Олю сдал Табаков, чтобы она не теряла год и смогла поступить в ГИТИС вместе с нами. То есть, что значит: рассказывает? Олька показывает эту сцену в лицах - и несомненный божий дар вдруг пробивает почти двадцатипятилетнюю изоляцию, и я вдруг понимаю, что заставляло Олега Павловича мучиться с этой безалаберной девчонкой. А тут еще эта красота - такая ранимая, такая откровенная...



Гастроли


Возит меня по русской Америке антрепренер из Бостона по имени Юрий. Он в этом бизнесе уже бог знает сколько лет, и пережил многих гастролеров. Одним из них, в самом начале девяностых, был некто Кашпировский.

- Сначала, - говорит Юрий, - я хотел сделать билеты по пятнадцать долларов, а потом подумал и сделал по тридцать пять. Лечиться так лечиться!



ЮЛЯ, Вашингтон


Киновед, выпускница ВГИКа, решила резко поменять жизнь совсем недавно - и рванула в США, где уже жила ее сестра. Но, по моим наблюдениям, они не сошлись характерами: не с сестрой, а с Соединенными Штатами Америки.

Утром она учила язык, по вечерам работала официанткой. Недосып, разумеется, хронический. И вот однажды, после дня рождения друга, Юля села в такси, назвала свой адрес - и уже на подъезде к дому провалилась в сон. Проснулась в полиции, в наручниках.

Ей инкриминировали "появление в общественном месте в нетрезвом виде" - и сильно оштрафовали. Политкорректность не позволяет мне воспроизвести даже малую часть того, что Юля думает по поводу того шерифа. Закон как форма произвола - это случается и под сенью одноглавого и белоглавого орлана...

Что же касается таксиста, то полагаю - ему, по тамошнему обычаю, пора к психоаналитику. Конечно, обидно, когда красивая девушка едет ночью не к тебе домой, - но везти ее за это в полицию... Не по-русски это, вот что я вам скажу!

Юлька собирается домой.



ИЛЬЯ, Нью-Йорк


Илья - бывший одноклассник моей дочери. Сегодня ему семнадцать, а подружились они в третьем классе при волнующих обстоятельствах. За соседней партой получал начальное образование один юный антисемит, которому к девяти годам папа с мамой уже успели объяснить, что все евреи - гады. Илья дал ему в глаз, чем окончательно завоевал юное сердце моей дочери, которая к тому времени еще не знала, что люди делятся на евреев и неевреев...

Он в Америке с десяти лет, он уже стопроцентный американец, но за одним удивительным исключением: Илья читает русские книги, а в его "комп" вбиты все выпуски "Ну, погоди!" и "Карлсон, который живет на крыше" с Ливановым и Раневской. Свое русское детство Илья ценит и при всяком удобном случае пытается говорить на родном языке. Разумеется, это уже перевод с английского - та самая калька... Моей дочери и их общей подруге (тоже однокласснице московских времен) сообщил, например, что "имеет их в мозгу".

Русский язык - вещь вообще чудовищной сложности, в отличие от американского футбола, в котором Илья давно чувствует себя как рыба в воде - и при его габаритах, кажется, имеет перспективы.

Думаю, Родина потеряла хорошего защитника.

ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ, штат Коннектикут


В недавнем прошлом Владимир Александрович был российским олигархом, создателем и владельцем лучшей телекомпании России; он назначал и снимал министров и пинком открывал Спасские ворота. Он постоянно играл с судьбой в орел-решку, но однажды не угадал. Короче, году эдак в 1999-м Владимир Александрович крепко поссорился с будущим президентом страны.

Вскоре после этого выяснилось, что он - никакой не крупный общественный деятель, а негодяй, и телевидение это не его, и сам он преступник.

На настоящий момент у Владимира Александровича, по его собственным подсчетам, четыре ходки: два раза он сидел в Испании, по одному - в России и, совсем недавно, в Греции. Незадачливые греки арестовали его по ошибке, по старому интерполовскому запросу (компьютеры надо вовремя чистить!), а когда сообразили, было поздно, потому что процедура есть процедура.

Озадаченные собственной бдительностью, греки быстренько отпустили Владимира Александровича под подписку о невыезде, без ограничения в передвижении - и приватно попросили, чтобы Владимир Александрович сделал ноги и не позорил их правосудие.

Обещали отвернуться.

Но Владимир Александрович не был намерен делать ноги. Более того, он полагает, что на эту тему должны начинать думать его оппоненты. В настоящее время бывший олигарх живет, как уже было сказано выше, в штате Коннектикут, и в неплохих жилищных условиях прислушивается к скрипу колеса истории.

Посильно он старается участвовать в том, чтобы эти скрипящие веретена не останавливались слишком надолго. Он азартный человек, и продолжает играть с судьбой в орел-решку.

ЮРИЙ И ОЛЬГА, Филадельфия


Оля - дочь знаменитого профессора-отказника и сестра известного правозащитника. В текущей жизни - педиатор, и педиатр хороший, что было проверено мною в незапамятные времена на собственной дочери.

В те поры Юра с Олей жили в Востряково, по Киевской железной дороге. На этой старой профессорской даче я провел, может быть, лучшие дни и часы своей жизни - личной и просто человеческой. Там впервые прочитал Галича, Сахарова и Солженицына, там (вполне советским юношей) увидел живых диссидентов - и был неприятно поражен тем, какие это симпатичные люди.

Профессора-отказника, олиного отца, не без помощи ленинского знакомого, г-на Хаммера, удалось выменять у советской власти - то ли на несколько единиц живописи, то ли на советского шпиона.

Вскоре перебрались на атлантические берега и Оля с Юрой.

У Оли и Юры - две дочери. Лингвистическую проблему, в первые годы после переезда на эти берега, Юра решил чисто американским способом: давал девочкам по доллару за прочитанную страницу хорошего русского текста. Алчность, наложенная на интеллект, дала свои плоды. Про алчность - это я пошутил, а насчет интеллекта этих девочек - мне было не до шуток еще двадцать лет назад. Тогда, на даче в Востряково, старшая, в ту пору шестилетняя, Катя однажды обыграла меня в города. Вдребезги и без малейших поддавков с моей стороны.

Сегодня она - военный юрист, капитан армии США, сейчас служит в Багдаде. Я думаю, это единственный офицер армии США, который может обыграть меня в города.



НИНА, Чикаго


Наша дружба с Ниной - потомственная: родители, обитатели чистопрудных переулков, знакомы со своего пятого класса. А мы с Ниной, родившись в один год и посидев некоторое время на соседних горшках, за ручку пришли в первый класс 310-й московской школы.

Сегодня Нина и ее муж Борис живут в глубокой мичиганщине. Старшая дочь - художник, недавно получила заказ на оформление музея в Иерусалиме и уже год работает там; средняя, пятнадцати лет от роду, в Эквадоре, куда отправилась по какой-то программе обмена - учит испанский и наводит шороху на эквадорцев; ее письма оттуда выдают зоркий глаз и вкус к слову, и я сильно удивлюсь, если очень скоро мы не услышим об этой Маше. Младшая, Лиза - учится в колледже.

Здесь же сегодня живет нинина мама. Мама болеет; мир потемнел в ее голове несколько лет назад, после того, как она случайно прочла в прессе подробности пыток и убийства на Лубянке в 37-м году ее отца, красного командира.

Мы гуляем по пустынному парку невозможной осенней красоты - я качу инвалидную коляску, канадские гуси чинно гуляют по лужайке возле пруда, огромная серая цапля сидит на камне посредине озера. Нинина мама разговаривает с цаплей, с мужем, ждущим ее в Москве, с моими родителями. Мы собираем лучшие кленовые листы в карман ее плаща.

Утром и вечером нинина мама играет на скрипке (в московском далеком прошлом она была скрипачкой и профессором московской консерватории). Она теперь репетирует каждый день - готовится к концерту, который (она твердо это знает) должен состояться, когда она восстановит знание партитуры. День начинается с темы баховского концерта для двух скрипок с оркестром. Давно нет у нее ни оркестра, ни второй скрипки, но пальцы бегают по грифу с изумляющей точностью.

Нина - и врач, и лучшая дочь на свете в одном лице - надеется и знает, что просветление обязательно вернется.

ВИТЯ И ДЖИНА, Лос-Анжелес


Витя приехал в Штаты, когда ему было четырнадцать: "Я думал, что прилетел с Марса, на который никогда не вернусь". Сегодня, время от времени, он на этот наш "Марс" возвращается - здесь теперь гораздо интереснее, а Витя человек темпераментный.

В детстве у Вити был блестящий английский, который после почти тридцати лет жизни в Америке он, разумеется, потерял - и сегодня разговаривает на "американском" - непрожеванной горловой мешанине, имеющей далекое отношение к тому инглишу, которому его учили в лучшей московской спецшколе в середине семидесятых.

Джина - врач, родом из Питера. Несколько лет жила в Израиле, а сегодня, в компании Витей и Нельсоном (это питбуль размером с небольшого теленка), обитает в маленькой студии в пяти шагах от океана. За исключением Нельсона, коренного американца, Россией не интересующегося) все в этом доме регулярно смотрят русские новости, и вполне в курсе происходящего. Впрочем, обамериканились Витя с Джиной довольно сильно - и время от времени задают вопросы, выдающие в них людей, крепко оторвавшихся от отечественной реальности. Например (после просмотра ток-шоу на НТВ): как это вообще возможно - в открытую продавать места в партийных списках? И что это вообще такое - выборы по партийным спискам, это же прямая дорога во власть для всякого жулья, неужели кому-то это непонятно? Да как раз и понятно, отвечаю, - потому оно в таком виде и функционирует.

Всплескивают руками: "о май га-ад!" Я ж говорю: американцы.



ЛЕОНИД, Сан-Франциско


Ворох фотографий со звездами всесоюзного и мирового масштаба и знание кинореалий не дает усомниться в правдивости этого удивительного рассказа.

В прошлой советской жизни Леонид был вторым режиссером на студии Горького (вот он на фотке с Табаковым, а вот - с Янковским). Пил, по его словам, по-черному двадцать семь лет напролет, и в Америку приехал в 1989 году по линии "Общества анонимных алкоголиков". Время это было все-таки удивительное: свежеизлечившиеся по какой-то затейливой американской программе, Леонид и еще двое (втроем!) полетели на эти берега - практически на гастроли.

Организаторы шоу соорудили им несколько встреч с президентами США (я бы, может, и не поверил, но опять-таки своими глазами видел фотографию: стоит Леня, а рядом - Джимми Картер!), с ними чуть было не сказал "пили" звезды мирового масштаба (Элтон Джон лечился по той же программе - вот он, слева на фото, у зеленого лимузина).

Вообще, о своих всемирно известных своих товарищах по несчастью Леонид отзывается скупо, но со знанием дела - Элизабет Тейлор, вроде, завязала по-серьезке, а вот Лайза, говорят, срывается?

Тогда, в восемьдесят девятом, их казали Америке аки чудных зверей ("звезды русского алкоголизма", как идентифицировал себя и своих собратьев сам Леонид), но когда, явочным порядком, он решил остаться, то в один день оказался на улице. Работал уборщиком в том же обществе трезвости - за это пускали переночевать и кормили. Потом сменил еще пятнадцать специальностей - и строил, и малярничал, и чего только не делал.

Сегодня Леонид работает физиотерапевтом. У него частная практика с невысокими по здешним меркам ценами, которыми он бьет конкурентов. Единственная сложность - английский язык. За почти пятнадцать лет, проведенных в Америке, инглиша у Леонида прибавилось не сильно, но для работы хватает. Когда приходит пациент, Леонид говорит ему просто: фейс даун!

Пациенты смеются, но ложатся как миленькие лицом вниз.

ВЛАДИМИР, Сан-Франциско


Профессор Стэнфордского университета, в прошлом - успешный советский инженер. Работал в Главкосмосе, руководил большим институтом? Успел потрудиться в Госстрое - как раз при Ельцине, где своими глазами наблюдал это руководство, стиль которого определяет как хамский.

Уехал при Горбачеве, в 89-м, в связи с чем за всероссийскими художествами своего бывшего шефа-госстроевца наблюдал уже из Калифорнии. А когда ко власти пришел "этот" (таким словом Владимир определил и называл в дальнейшем нынешнего президента России), Владимир все понял сразу. По мнению профессора Стэнфордского университета, уровень "этого" - распределение квартир в комитете комсомола. Не берусь оспаривать точку зрения уважаемого человека, к тому же профессора и намного старше меня.

Дочь Владимира, в свои двадцать восемь - тоже профессор, только она не инженер, а экономист.

Почему России в настоящее время не нужен этот Владимир и его дочь-умница, а нужен тот Владимир и его товарищи по невидимому фронту, не спрашивайте. Сам не понимаю.


ЕЛЕНА, Нью-Йорк.


Когда-то мы с Ленкой учились в Институте Культуры - то есть, не могу сказать, что мы там чему-то учились: мы там проводили молодость. Сегодня Элен, уже двенадцать лет как жительница Манхеттена, снимает документальный фильм о Нурееве. В первые месяцы здесь все убеждали ее, что надо идти, как все, на курсы программирования, но Ленка-Элен всю жизнь делала только то, что хотела.

Она по-хозяйски водит меня по местным "блокам" (по-нашему - кварталам). Себя она уже давно называет "нью-йоркер" и убеждена (кажется, не без основания), что это - отдельный вид людей, не имеющий никакого отношения к остальной Америке и миру вообще.

Ленка - живое и безмерно симпатичное воплощение идеи свободы. Я не успеваю следить за чередой ее бой-френдов, и всегда передаю привет предыдущему. В настоящий момент ее друг - бизнесмен из Южной Африки, и сама Ленка с некоторым удивлением соообщает, что они вместе уже четвертый год (даже тревожится, что так долго - говорит, старость, что ли?)

Ее друзья - "зеленые", белые, черные, желтые и "голубые", ее территория - Гринич, Сохо и Ист-энд; места, где кругом NYU, университет то бишь, и его обитатели - студенты и профессура, где в каждом подвальчике - джазовое кафе, и за каждым углом тень О Генри. Он жил тут, в районе Вашингтон-сквера - и Ленка божится, что знает, на каком именно платане висел тот самый последний лист... Город одиноких, свободных, несчастливых и тонких людей - это здесь.

В России Елена время от времени бывает, но о политике говорить с ней бессмысленно: Ельцина она еще более или менее представляла в лицо, а новый ей как-то сразу по-женски не понравился, и она потеряла к нему всякий интерес. О существовании президента Буша, впрочем, Лена тоже вспоминает нечасто: он, говорит, конечно - (далее следует оценка, вполне либеральная как по форме, так и по содержанию), но понимаешь, говорит Лена, ведя меня в правильное для ланча место, которое не знают туристы, а знают только свои, здесь все так устроено, говорит она, что они нам все по барабану...



ЕЛЕНА ГЕОРГИЕВНА, Бостон.


Почему маму так ненавидят в России, спрашивает дочь Елены Георгиевны, Татьяна. Почему такие ушаты грязи? Столько лет прошло, а такая ненависть...

Елене Георгиевне - восемьдесят лет. Она была женой академика и правозащитника Андрея Дмитриевича. А еще до этого - медсестрой на фронте, где была тяжело ранена в бою с немецкими фашистами. Тех фашистов удалось победить.

О том, что Елена Георгиевна - инвалид войны, я в советских газетах не читал. Читал, что они с мужем-академиком продавали Родину. Но то ли Родина никуда не годится, то ли продавали они ее плохо, но - от мужа осталась только квартира на Земляном валу в Москве, а здесь, в Бостоне, живут Татьяна и Елена Георгиевна беднее почти всех, у кого я бывал в Америке.

И уж намного беднее тех, кто эту Родину многие годы от них охранял - и продолжает охранять со страшными криками про патриотизм. Эти господа, в процессе крика и охраны Родины, всю эту Родину, буквально по периметру, как-то незаметно перевели в недвижимость по всему миру.

Любовь к Родине - доходный бизнес, но не всем дано.