Дочка 4,5 лет выучила слово "п*дец". Причем употребляет его довольно правильно.
Объясняю, что это плохое слово. Что если взрослые, я или мама, случайно его говорим — то это очень плохо. А если маленькая девочка его говорит, то очень-очень-очень плохо. Не надо. — Поняла? — спрашиваю. — Поняла. — Что ты поняла? Повтори. — Если ты или мама это слово говорят, то это очень плохо. А если я — то это вообще п*дец.
Звонила приятельница.
Делилась горем.
Она на днях сообразила, что неумолимо приближается двадцать третье февраля, и засуетилась.
Причем я давно советую ей принять мой способ на вооружение. Мы с ребенком регулярно покупаем какую-нибудь радующую штуковину вроде хороших перчаток или складного ножа и вручаем отцу и мужу со словами: папа/любимый, это тебе на двадцать третье февраля. Таким образом, год заполнен подарками, врученными авансом, и подарками, врученными постфактум. Непосредственно же двадцать третье февраля проходит тихо и спокойно, без всякой беготни.
Но приятельница меня не слушала и на этом погорела. Потому что супруг ее, как многие никогда не служившие мужчины, придает этому празднику сакральное значение и ждет подарков. Всякий раз для его жены это большая проблема и головная боль.
Но только не в этом году...
Рассказывая что-либо из историй моей пакостной бытности в 90е я часто вижу синдром выпуча глаз.
Ну и реакцию- "Да ты гонишь!" Практика показала,что лучше не доказывать свою правдивость-а то народ начинает при виде тебя переходить улицу. Да и это шушуканье за спиной несколько нервирует. При этом я сам свои похождения ни чем выдающимся не считаю-ну все вокруг так жили. Бывали и поколоритней персонажи-куда мне.
Недавно вспомнилась одна компашка музыкантов-так там и меня морозец по коже продирал от их бытия.
Это были панки. Причем настоящие-посконные,я бы сказал. 100%е.Беспримесные. Sex Pistols по сравнению с ними-просто расшалившиеся ребятенки. Группа выступала по городам и весям,попутно давая стране угля. Пели они в основном советскую эстраду,иногда разбавляя ее собственными сочинениями и пугая ими поселян. Но в 90е неизбалованный народ валил на что угодно-так что приглашали их постоянно. Но никогда-дважды в одно место. Мне сдается,что директора колхозов и совхозов так мелко гадили друг другу...
Была у меня одна знакомая парикмахерша, которая очень любила потрахаться с ребятами, которых она стригла. Стригла она на дому, брала дешево и клиентов у нее было много.
Как-то я ей позвонил и попросил принять меня вне очереди...
До 9 класса я учился в обычной советской средней школе.
«Средняя» школа — довольно точное наименование для этой организации. Наша так вообще была ниже среднего. При том, что учителя там подобрались замечательные, но даже они не смогли выкорчевать те вековые пни, которые сидели перед ними за партами. Для работы с учащимися нашего микрорайона требовался не педагогический дар, а дар экзорцизма.
В этом микрорайоне жили такие граждане, как будто он находился за 101-ым километром. А школа выглядела так, словно это была школа при Бутырке. Кстати, и это уже не шутки, много наших выпускников действительно благополучно пересели со школьных парт на нары.
Вот в такой плавильный котел попал я — очкастый ребенок из интеллигентной семьи.
Я полностью соответствовал тому клише, которое в то время маркировалось страшным словом «ботаник». Это был социальный приговор. «Онанист» — и то звучало благороднее.
Звезды сходились таким образом, что меня уже в начальных классах должны были забить линейками до смерти и закопать в горшке с геранью. От верной гибели меня спасло лишь то обстоятельство, что я искренне восхищался хулиганами и двоечниками, всеми этими учениками в законе, и тянулся к ним всем своим израненным беллетристикой существом. Я положил к постаменту их памятника, воздвигнутому мной на центральной площади своей души, единственное, что у меня было ценного в жизни на тот момент — свои знания...
